№37 Камиль ЗИГАНШИН (Россия, Кандры) Лохматый

Камиль Зиганшин - родился 15 марта 1950 года в поселке Кандры Туймазинского района РБ, в семье кадрового офицера. Детство и юность писателя прошли на Дальнем Востоке в военных городках, разбросанным по самым глухим таежным местам Хабаровского и Приморского краев. До возвращения на родину ему довелось потрудиться в геологических партиях, отходить матросом на китобойце Вольный», работая  четыре сезона штатным охотником, промышлять соболя в Лозовском Госпромхозе в отрогах Сихотэ-Алиня. По образованию – радиоинженер. Закончил Дальневосточный политехнический институт (1973г.). С 1975 года постоянно живет в Уфе. Первые пятнадцать лет трудился в управлении связи АНК «Башнефть» ведущим инженером, начальником производственно-измерительной лаборатории. Затем   руководил службой связи Минбыта Башкирии. С 1991 года –  директор малого предприятия  «ЭХО». В 2003-2004 годах, будучи директором Уфимского филиала ОАО «Вымпелком» участвовал в открытии и развитии сети сотовой связи «Билайн GSM» в Башкортостане. С 2004 г. –  генеральный директор предприятия связи «ШОК», основными направлениями деятельности, которого является проектирование, поставка и пуско-наладка сетей радио, радиотелефонной и спутниковой связи. Как руководитель отличается умением подбирать команду и настраивать ее на дружную, творческую работу, направленную на захват лидирующих позиций в условиях жесткой конкуренции. Обеспечивать стабильный рост экономических результатов при минимальных материальных затратах.  С 2005 по 2008 года параллельно с работой в предприятии «ШОК» занимался открытием и развитием в Башкирии Уфимского филиала банка «Банк Москвы». Наряду с бизнесом постоянно ведет благотворительную работу. Является учредителем и председателем Фонда защиты диких животных РБ, занимающегося материальной поддержкой охотинспекторов, егерей, охотоведов, лесников, учёных- биологов, журналистов активно борющихся с браконьерством и занимающихся изучением биологии диких животных, воспроизводством их численности. В 2006 году Фондом для сохранения и воспроизводства диких животных организовано в Белорецком районе хозяйство «Зуячка» с функцией заказника площадью охраняемой территории 16 тыс. га. Писать начал в середине 80х годов, используя материалы охотничьих дневников, впечатления от путешествий и работы в геологических партиях. В 1995 году принят в Союз Писателей РБ. С 2006 года –  член Союза Писателей России. В 2001 году  избран членом правления Союза Писателей РБ. Впервые публиковался в журнале «Уральский следопыт» (1988г.) и коллективном сборнике «Всходы» (1988г.). Автор книг: «Охотничья повесть», «Щедрый Буге», «Маха или история жизни кунички», «Боцман», «Таежные истории» (на башкирском языке), романов  о староверах «Скитники»(2006г.), «Золото Алдана» (2010г). И многих очерков о путешествиях по местам, где сохранилась девственная природа. В своих произведениях автор с большой любовью и знанием рассказывает о повадках диких животных, о жизни удэгейцев и эвенков, нелегком труде охотника-промысловика, укладе жизни старообрядческой общины, затерявшейся в дебрях Восточно-Сибирской тайги, описывает природу и нравы жителей дальних стран. Читая его книги, понимаешь, что Природа это храм, а не фабрика по обслуживанию человека и  начинаешь лучше сознавать, что мы, люди – ее часть и наша задача не покорять Природу, а  бережно и разумно использовать ее  богатства там, где это необходимо и возможно. Собирая материалы для своих книг,  Зиганшин много путешествует по России (Дальний Восток, Восточная Сибирь, Полярный и Южный Урал, Кавказ) и  труднодоступным, редко  посещаемым уголкам Земли (Гималаи, Танзания, о. Занзибар, Патагония, Эквадор, Гватемала, Огненная Земля, Перу, вулканы Чили, Боливии, африканский вулкан  Килиманджаро). В 2011 году принял участие в двух этапах кругосветного путешествия «Тихоокеанский огненный пояс Земли. Лауреат российских литературных премий «Имперская культура» имени Эдуарда Володина (2004г.), имени Алексея Толстого (2005г.), «Добрая Лира» (2010г.), Вячеслава Шишкова (2011г.), а также башкирской – имени Степана Злобина (2001г.). В 2010 году награждён  орденом «За вклад в просвещение», а в 2011 году золотой медалью имени Антон Павловича Чехова. В 2000 году награждён за многолетнюю плодотворную работу по развитию башкирской литературы Почетной грамотой РБ – высшей наградой Республики и дипломом Международного Фонда славянской письменности и культуры. В 2004г. присвоено звание «Заслуженный работник культуры РБ». В 2011 году – «Заслуженный работник культуры РФ».  За успехи в бизнесе в 2004 году номинирован на звание «Бизнесмен года». По версии газеты «Кызыл тан» Зиганшин К.Ф. в 2005 году назван вместе с Президентом Республики Башкортостан М.Г. Рахимовым «Человек года».  В 2006г. возглавляемое им предприятие связи «ШОК» отмечено Правительством РБ Дипломом I степени «За вклад в развитие экономики РБ». Своей главной удачей в жизни считает безошибочный выбор умной, очаровательной жены Татьяны, которая подарила ему пятерых детей (двух сыновей и трех дочерей). А главной ошибкой – то, что в свое время не согласился с ее мнением, что в семье должно быть семеро детей.

Убежден, что:

• осуществление невозможного  - возможно;

• все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать;

• успех – это награда за умение преодолевать преграды и собственную лень, а если коротко: успех – это  награда за труд.

Более подробно с творчеством Камиля Зиганшина (включая и фотоотчёты) можно ознакомиться на  сайте  www. ziganshin.ru

Лохматый

Молодцеватый, несмотря на свои пятьдесят семь лет, Фёдор Дементьевич, или, как его звали в деревне, Лапа, стоял, упершись сильными ногами в широкие свежестру­ганные доски крыльца, и в который раз оглядывал красивые резные наличники на новень­ком доме зятя.

С шумом распахнулась дверь, и из неё вывалились, по­хохатывая, плотная, во всём похожая на отца, дочь На­талья и высокий жилистый зять.

— Пап, кончай смолить. Пошли в дом, замёрзнешь, — выпалила она.

— Да, пора мне, Натаха, — сказал Лапа, кивнув на расплющенный между туч багровый глаз солнца. И, потоптавшись, неторопливо спустился по ступенькам в пока ещё неухоженный, необжитый двор.

— Лохматый! — уверенно и властно позвал он собаку и направился к переминавшемуся с ноги на ногу от мо­роза и нетерпения Гнедко. Ласково похлопал его литой круп. Расправил упряжь. Взбил в санях сено. Укрылся тулупом и удобно устроился в розвальнях, облокотившись на тугой, прикрытый брезентом, мешок муки.

— Бывайте здоровы! Ждём в гости, — крикнул он, обернувшись.

Крупный, с мощным загривком, лохматый кобель, крутившийся вокруг, рванул вслед заскрипевшим саням и в мгновение ока обогнал затрусившего ровной рысцой мерина. Миновав посёлок и густую сосновую посадку, въехали в берёзовый с осиной пополам лес. Солнце скрылось за ощетинившимся  верхушками деревьев холмом. Темнело.

— А всё-таки правильно, что в августе на новоселье не поехал, — подумал Лапа. — Дотянул до срока и сразу двух зайцев убил: у молодых побывал и мясо продал. Однако, башка у меня с толком, — самодовольно улыбнулся он, поглаживая бороду.

Дорога нырнула под гору и завиляла по стиснутой ува­лами долине ручья. Сани на покатых ухабах мерно пока­чивали, точно баюкали. Лапа, не выпуская вожжей, вытя­нулся и с удовольствием прикидывал, как распорядится вы­ручкой.

Он не любил людей, не умеющих зарабатывать. “Лен­тяй или простодыра”— говорил о таких. Вот и зять тоже хорош! Буровой мастер называется! Цемента не может подкинуть... Тоже мне — порядочный! Тьфу! — сплюнул он.

Его размышления прервало испуганное фырканье Гнедко.

Конь тревожно прядал ушами и, раздув ноздри, опять фыркнул. Бежавший  впереди Лохматый прижался поближе к саням. Лапа обернулся и, шаря глазами по сто­ронам, заметил какое-то движение вдоль увала. Смутные тени скользили по гребню не таясь, открыто! Волки!!!

Противно заныли пальцы,  засосало под ложечкой.

— Но! Но! Пошёл! – сдавленно просипел Лапа, наотмашь стегнув мерина, хотя тот и без того уже перешёл на галоп и, вскидывая в такт прыжкам хвост и гриву, нёсся по накатанной дороге так, что ветер свистел в ушах. Деревья, стремительно вылетая из темноты, тут же исчезали за спиной. За упряжкой потянулась вихрастым шлейфом снежная пыль.

Волки растворились во тьме. Лента дороги вместе с ручьём петлёй огибала высокий, длинный увал. Хорошо знавший окрестности матёрый вожак неспешно перевалил его и вывел стаю на санный путь к тому месту, куда во весь дух нёсся Гнедко.

Лапа, нахлёстывая коня, лихорадочно соображал, что делать: стая не могла так легко оставить их в покое. Он чуял, что, петля таит смертельную опасность, но повернуть обратно не решался – посёлок уже был слишком далеко.

— Авось упрежу, – успокоил себя Лапа. И, придер­живая вожжи одной рукой, другой нашарил в сене топор.

Внезапно мерин дико всхрапнул и, взметая снег, ша­рахнулся в сторону – наперерез упряжке стрелой выле­тела стая. Мощный главарь сходу прыгнул на шею Гнедко. Ещё миг – и тот бы пал с разорванным горлом, но оглобля саданула зверя в грудь, и он рухнул на снег. Лапа опомнился, схватил и с силой метнул в стаю мешок муки.

Увесистый куль ещё не успел упасть, как волки живой волной накрыли его и растерзали в белое облако. За это время Лапа успел выправить сани на дорогу.

— Давай! Давай! ­­– осатанело заорал он, нещадно лупцуя мерина кнутом. Обезумев от жути и боли, Гнедко нёсся, стреляя ошмётками снега из-под копыт.

Он обошёл умчавшегося было вперед Лохматого.

“Неужто оторвёмся?” — мелькнула надежда.

Сани неслись по ухабам то возносясь, то падая. На поворотах Лапу бросало из стороны в сторону. А сзади неумолимо накатывалась голодная стая. Лапа ощущал это каждой клеткой тела. Вот вожак, парализующе клацая зубами, попытался достать не поспевавшего за упряжкой Лохматого, но пёс, в смертельном ужасе прибавил ходу и,  изнемогая запрыгнул в  розвальни.

Вытянувшись вдоль узкой колеи, стая бежала свободно, легко, как бы скользя по снегу, молча и неотвратимо нас­тигая выдыхавшегося коня.

Лапа явственно слышал их прерывистое дыхание. Ещё немного, и волки, пьянея от горячей крови, разорвут, рас­терзают долгожданную добычу на куски. Он выдернул из-под себя овчинный тулуп и швырнул на дорогу. Звери на се­кунду задержались, но, обнаружив обман, возобновили погоню с ещё большей яростью.

Лапа снимал и кидал в сторону стаи то шап­ку-ушанку, то рукавицы, но однажды одураченные серые не обращали на них внимания. Разгорячённая прес­ледованием стая жаждала  крови и мчалась, неумо­лимо сокращая расстояние. Бешеная, изматывающая гон­ка близилась к жуткому финалу.

Охваченный страхом Фёдор Дементьевич, не умолкая, иступлёно вопил, брызгая слюной, то на коня: “Быстрей, Гнедко, быстрей!”, то, обернувшись назад, устрашающе тряся топором на стаю: “Порублю! Всех порублю!”.

Казалось, ещё несколько секунд – и матёрый повиснет на руке, а остальные трое станут рвать его, ещё живого на   куски...

Мужик лихорадочно огляделся. В ногах жался Лох­матый.

Глаза Лапы вспыхнули сатанинским огнём — собака? Живая тварь, кровь — вот, что нужно стае! Он ногой пихнул пса навстречу смерти, но бедняга, широко раскинув лапы, удер­жался. Всё его существо выражало недоумение и обиду.

— Пошел, паскуда, – срываясь на петушиный фальцет, завизжал разъярившийся Лапа и нанёс сапогом увесистый удар.

Лохматый скособочился и, сомкнув челюсти, мёртвой хваткой вцепился в борт саней.

А волки были совсем близко. Лапа упёрся спиной в передок, поджал ноги и с такой силой ударил по лобастой голове, что пёс, оставив на гладко отполированном дере­ве светлые борозды от клыков, косо слетел с саней и, перевернувшись в воздухе, рухнул на дорогу. Слух полос­нули истошный визг, глухой рык.

“Всё, конец”, — подумал Лапа передергиваясь. В бес­пощадной памяти остался немигающий, укорительный взгляд собаки.

Упряжка промчалась сквозь ольшаник и вывернула из ложбины на заснеженный холм, откуда уже видны редкие огоньки деревни. Загнанный Гнедко замедлил бег.

Только тут полураздетый Лапа почувствовал, как тря­сётся от страха и холода всё его тело. Закопавшись в сено, он натянул поверх кусок брезента и настороженно вгля­дывался в удаляющийся непроницаемо-чёрный лес. Испуг постепенно отпускал, уходил как бы внутрь. Но раз за разом прокручивая в памяти происшедшее, Лапа то и дело невольно ёжился.

Въехав на окраину деревни, он попридержал запалён­ного коня:  "Добрый, однако ж, у меня мерин. Другой не сдюжил бы такой гонки”.

Подъезжая по унылой, пустынной улице, к своей красавице-избе за сплошным крашенным забором, расчувство­вался: “мог ведь и не увидеть боле”.

 Ставни были плотно закрыты. Свет не горел.

— Спит чертовка. Ей-то что, — злился Лапа, вы­лезая из саней. Открыл ворота, загремел сапогом по двери.

В доме глухо завозились. Торопливо засеменили. Лязг­нул засов. Дверь приоткрылась и Лапа, не взглянув, про­шёл мимо тощей фигуры в сени. Щёлкнул выключателем – темно.

— Лампочка перегорела, Федя, — тихо пояснила жена. Лапа чертыхнулся и скрылся за ситцевым занавесом в жарко натопленной горнице.

— Не думала, что так скоро. Назавтра ждала, — оправ­дывалась  хозяйка.

— Мечи на стол,  замёрз, — скомандовал муж, опускаясь на табуретку. – Эх, чёрт, Гнедко-то на улице, – и, нахлобучив старую ушанку, поспешно выскочил.

Распряг и завёл мерина в тёплое стойло. Накрыл под­рагивающие, взмыленные бока попоной. Подложил в кор­мушку охапку сухого душистого сена.

— Ешь. Это тебе за справную службу, — Лапа протянул руку погладить ухоженную гриву,  но мерин почему-то отвернул морду.

— Ты чего?.. Чего ты?..  Эт ты зря! Да если б не Лохматый — мы б все погиб­ли. Понимаешь — все! А я спас тебя… Спас! — горячо за­шептал, оправдываясь,  Лапа.  Гнедко, тяжело дыша, упорно смотрел в сторону.

“А может и не погибли б?” — неожиданно уличил Лапу кто-то изнутри. Топором саданул бы одного, глядишь, другим ост­растка, а то и на порубленного собрата позарились бы”.

От этой простой мысли Фёдор Дементьевич сник. “Совсем я рас­клеился. Чего голову себе морочу... Что сделано, то сдела­но... и сделано правильно”.

Проходя мимо конуры, задел цепь. Она си­ротливо звякнула и обожгла сердце тупой болью. Пере­силивая внезапно навалившуюся слабость, –  он воротился в избу.

Жена ждала у накрытого стола. Умывшись в прихожей, сел, прижался спиной к тёплой печке и замер.

— Как съездил, Федя? Видал молодых-то?

— Видал... Живы-здоровы. Хоромы здоровущие, со всеми удобствами. Топят газом. Обещают на недельку прие­хать... Помочь по хозяйству.

— Да у них, поди, у себя в дому работы хватает, — робко возразила жена.

— Ничего, у себя всегда успеется.

— Мясо-то продал?

— А то! Мясо — не редька, только свистни, — Лапа нащупал завораживающе толстую пачку купюр и, вспом­нив про подарок, вынул из другого кармана свёрток.

— Держи, — развернул он цветастый платок.

— Ой, спасибо, Федя! Ой, спасибо!.. А красавит-то как!

— Будя трепаться, – грубовато оборвал Лапа, шумно хлебая щи.

Примерив обнову у зеркала, жена ещё более оживилась. На губах заиграла несмелая улыбка. Прибирая со стола, обронила:

– Пойду Лохматому костей снесу.

Лапа чуть не поперхнулся.

— Ложись-ка лучше, сам покормлю. Посмолю заодно перед сном, — торопливо возразил он, — да и Гнедко пора поить.

Взяв миску, он вышел на свежий воздух. Покурил. Напоил коня. Опять покурил. Сколько ни старался Ла­па заставить себя думать о происшедшем как неизбежном и оправданном, гибель Лохматого занозой сидела в мозгу, палила огнём.

В постели Лапа без конца ворочался с боку на бок. Пе­ред воспалённым взором вновь и вновь возникала одна и та же картина: сквозь вихри снежной пыли взлетает тём­ный силуэт, плавно переворачивается в воздухе и скры­вается в гуще голодной, разъярённой стаи. Взлетает, пе­реворачивается и...

За окном время от времени раздавались странные, непонятные вздохи. Он, напряжённо вслушиваясь в них,  незаметно забыл­ся. И опять стая догоняла, окружала его, неумолимо за­тягивая живую петлю всё туже и туже. В голове возник нарастающий гул смерти. А...а...а..! – заметался Лапа.

— Федя, ты чего? Что с тобой? Заболел? — трясла за плечо жена.

Лапа затравленно уставился на неё – не мог взять в толк, где находится – всё ещё жил привидевшимся. Оглядевшись, наконец,  узнал дом и жену.

— Фу ты, — облегчённо выдохнул он.

— Чего кричал так, Федя? — допытыва­лась встревоженная супруга.

— Мяса видать переел. Мутит. Не доварила верно... Спи...

Жена принялась участливо гладить сивые, непокорные куд­ри мужа. Так и заснула, оставив маленькую жёсткую ла­донь на голове. Лапа осторожно убрал её на подушку. Сон не шёл. Чем старательнее пытался он отвлечься, думать о чём-нибудь приятном, тем назойли­вей лезли в голову мысли о Лохматом.

С щемящей тоской вспомнилось, как принёс его, ещё безымянного щенка, домой. Как радовался тому, что растёт сильный, не признающий чужих, страж усадьбы. Как пре­данно сияли его глаза, как ликовал, суматошно прыгал, захлёбывался счастливым лаем, встречая с работы; с какой готовностью он исполнял все желания хозяина.

Промаявшись почти до утра, Лапа осторожно встал, оделся и вышел в сени. Отпер дверь.

У крыльца из предрассветной мглы проступило косматое чудище: морда в рваных лоскутах кожи, ухо болтающееся на  полоске хряща, слипшаяся в клочья шерсть, злобно ощерившаяся пасть

— Лохматый?! Ты?! Не может быть…

Растерявшийся Лапа, невольно попятился, запнулся за порог и упал...

В голове вновь возник  и  стал нарастать гул смерти…