За ёлкой

4

6414 просмотров, кто смотрел, кто голосовал

ЖУРНАЛ: № 117 (январь 2019)

РУБРИКА: Проза

АВТОР: Валеев Марат Хасанович

 

В конце 50-х, осенью, мои родители почему-то сорвались с места – мы тогда только начали обживаться в Казахстане, да, видать не совсем удачно, – и уехали на северный Урал, в Краснотурьинск.

Там жили наши родственники, причём папин двоюродный брат был женат на маминой старшей сестре. У них была просторная трёхкомнатная квартира в двухэтажном каменном доме сталинской постройки, в которой они нас временно и приютили. Помню, что их там самих было четверо (родители и две дочери, мои кузины), да нас столько же – у меня был ещё и младший брат. Но жили, что называется, хоть и в тесноте, да не в обиде.

 

Приближался новый, 1959-й год. Не знаю, откуда я знал про новогоднюю ёлку – в своей деревенской школе на ней ещё не успел побывать, потому что только начал учиться в первом классе, а здесь, в Краснотурьинске, меня в школу почему-то не устроили, так что мне была уготована участь второгодника поневоле, – но вот знал, и всё тут. Скорее всего, из запавших в детскую мечтательную душу картинок букваря.

Побывать на ёлке в городской школе, в отличие от моих сестрёнок, мне не светило. Но, может, хотя бы дома наши общие родители поставят красавицу-ёлку и украсят её, как полагается, всякими блестящими и разноцветными игрушками?

– Нет, – говорили мне взрослые. – Зачем? Не до ёлки нам. Да и никогда не ставили её.

Я не находил поддержки ни у своих папы и мамы, приходивших с работы усталыми и раздражёнными, ни у родителей кузин, тоже замороченных своими взрослыми делами. И я загрустил. Уж очень хотелось мне похороводиться вокруг разукрашенной ёлки со своими сестрёнками. А детская мечта, если кто помнит, она практически неотвязная.

Но где её взять, эту ёлку, коль взрослые совершенно равнодушно отнеслись к моей идефикс и совершенно не горели желанием раздобыть лесную красавицу, а уж тем более взгромоздить её посредине квартиры.

И тут я додумался, где можно раздобыть елку, причём самому. Дом наших родственников стоял почти на самой набережной водохранилища, образованного плотиной на небольшой реке Турья. А на той стороне замёрзшей и заснеженной запруды, на расстоянии всего нескольких сот метров от нашего дома, на фоне белого снега чётко зеленели островерхие ели. Точно такие, как на картинке в букваре, только без украшений. Дело оставалось за малым. То есть за мной.

 

Пока сестрёнки были в школе, мне разрешали гулять во дворе самому, потому что дома всегда находился кто-то из взрослых (они работали в разные смены), вот он-то и приглядывал за мной. И я заранее нашёл в кладовке ножовку и припрятал её под обувной шкафчик. А в один из последних декабрьских дней, уходя на очередную прогулку по двору, я прихватил инструмент с собой. Тогда дома «дежурил» дядя Карим, и к своим обязанностям он относился спустя рукава, считая, что парень я достаточно взрослый и сам смогу позаботиться о себе.

День этот был довольно стылый – как-никак, северный Урал, – и снег отчаянно скрипел под моими валенками, а мороз сразу принялся покусывать нос и щёки. Но это меня не пугало – я уже успел познакомиться с морозами в Казахстане, на Иртыше. И лишь поплотнее подвязал шарф, поглубже засунул руки в вязаные варежки и, помахивая сверкающей на солнце ножовкой, бодро направился прямо к темнеющей за белым полотном замёрзшего водохранилища зубчатой кайме хвойного леса.

Это белое снежное полотнище под разными углами пересекали несколько протоптанных тропинок, и по ним передвигались редкие фигурки людей – кто-то шёл туда, к лесу, а кто-то уже и обратно, и можно было разглядеть, что они несут на своих плечах ёлки. Это меня вдохновило – значит, мой план вполне осуществимый!

Я спустился с набережной и, выбрав одну из кратчайших, на мой взгляд, тропинок, пошёл на ту сторону водохранилища. Несмотря на морозный день, очень скоро мне стало даже жарко; весь заиндевелый от моего горячего дыхания шарф уже сполз с носа и болтался где-то на шее, ноги стали гудеть от усталости – в валенках, да ещё на размер больше, на дальние расстояния передвигаться не так-то просто.

 

Наконец я пересёк водохранилище, поднялся, оскальзываясь, на невысокий берег. Лес с зеленеющими соснами и елями был совсем рядом, метрах, может быть, в десяти-пятнадцати. Россыпь одиночных следов и узенькие колеи протоптанных в снегу тропинок указывали на то, что он очень активно посещается горожанами.

Вот прямо на меня вышел большой такой дяденька в телогрейке и шапке с опущенными ушами, в мохнатых унтах. Он валко шёл по тропинке мне навстречу, дымя свисающей из уголка рта папиросой. На плече у него лежала пушистая ёлка.

Проходя мимо, он хмыкнул, критически осматривая меня:

– Ты чё, пацан, сам, что ли, пришёл сюда?

– Сам! – независимо ответил я, стараясь не шмыгать предательски хлюпающим носом – простуду уже, похоже, подхватил.

– Ну-ну, – выплюнув окурок в снег, сурово сказал дяденька. – Смотри, не околей тут. Сегодня почти тридцать мороза.

Он поправил ёлку на плече и потопал себе дальше. Но мне пока ещё не было холодно. И я уже наметил себе ёлочку – немного выше меня ростом, вся такая стройная и с кокетливыми снежными пуфиками на узеньких покатых плечах, она застенчиво выглядывала из-за голого светло-жёлтого ствола большой сосны, ветки на которой начинались очень высоко.

Я сошёл с тропинки и тут же по колено провалился в снег, испещрённый редкими следами чьих-то лап и лапок, звериных и птичьих. Идти было тяжело, но желанная ёлочка – вот она, совсем рядом, и я упрямо поплыл к ней по глубокому снегу.

Валенки у меня были хоть и высокие, но широкие в голенищах, и я чувствовал, что загребаю ими снег внутрь, и вот он уже начинает таять под вязаными носками, носки промокают, и подошвы мои начинают чувствовать холодную влагу. Но это ничего, главное, я уже дошёл до выбранной мной пушистой красавицы!

 

Увидев меня, с заснеженной ёлочной ветви вспорхнула красногрудая птица, я ещё подумал: вот бы хорошо было, если бы она осталась, какое это было бы замечательное украшение! Да, кстати, а чем же мы будем украшать мою ёлочку, когда я принесу её домой? Если мои родственники её никогда не ставили, значит и ёлочных игрушек у них нет? Я как-то об этом не подумал… Ну да ладно, главное, поставить ёлку, а украсить чем найдём! У моих двоюродных сестриц, я видел, полная коробка разноцветных фантиков, есть куклы, большие и маленькие, полно красивых бантов, так что разберёмся!

Но сначала надо спилить мою красавицу. Ёлочка утопала в снегу, и её нижние ветви почти лежали на белоснежном покрове. Чтобы подобраться к стволу деревца, мне пришлось руками выгрести из-под её хвойных лап снег и утоптать для себя рабочую площадку.

И вот я, наконец, встав на коленки под ёлкой (она сопротивлялась и норовила заехать своими колючими ветвями мне в лицо, залезть за шиворот), стал елозить стальными зубцами ножовки по чешуйчатому стволу. Но сил моих явно не хватало, чтобы сделать запил. И я тогда второй рукой ухватился за полотно ножовки стал надавливать на неё, и дело пошло живее. Из-под зубцов инструмента стали сыпаться белые сырые опилки. Их становилось всё больше и больше, а ножовка вгрызалась в ствол всёе глубже.

Я сопел, пыхтел, сморкался, елозил коленками по стылой землей, останавливался, чтобы хоть с полминуты отдохнуть, и снова принимался дёргать ножовку туда-сюда. И вот ёлка закачалась, закачалась, послышался лёгкий треск, и деревцо медленно свалилось на снег, оставив после себя маленький пенёк с заостренной щепочкой на месте слома. И я с удивлением подумал: до чего же ствол тоненький, а я пилил его так долго, как какой-нибудь лесоруб большое толстое дерево.

Я обошёл ёлочку вокруг и с удовлетворением отметил, что она целая, это потому, что упала в глубокий снег и ветви её спружинили, только немножко просыпала своих маленьких зелёных колючек.

Что ж, осталось в такой же сохранности донести её домой. Взять ёлку на плечи, как давешний дядька, и не помышлял – это мне не по силам. Остаётся только волочить её за собой. Что я и сделал: обхватил крепко конец ствола двумя руками и поволок из леса по своим следам к утоптанной тропинке, а по ней уже спустился на наснеженный лёд водохранилища и бодро потопал к виднеющемуся на той стороне, тогда ещё немногоэтажному Краснотурьинску с сизыми дымками над крышами домов и толстыми дымными столбами из каких-то высоких труб.

 

Там было тепло, уютно, там, на кухне в квартире моих родственников всегда на столе стоит миска с тёплыми оладушками или блинами, чайник фырчит на газовой плите. Как мне захотелось в тепло! А всё потому, что ноги мои и руки в сырых валенках и варежках начали коченеть. Волочащуюся за мной с негромким шуршанием ёлку уже трудно было удержать, и она всё норовила вырваться из моих плохо гнущихся в промёрзших варежках пальцев. А противоположный берег приближался очень медленно. Наверное, потому что я шёл всё время то задом, то боком, по-другому тащить ёлку никак не получалось.

Изредка идущие навстречу или обгоняющие люди (хождение через водохранилище было довольно активным) смотрели на меня с удивлением и сочувствием, кто-то даже предлагал свою помощь. Но я упрямо мотал головой, хотя по лицу уже начали скатываться злые слезинки отчаяния, и я продолжал волочить свою ёлку, изредка вскидывая голову и замечая, что городская набережная, хоть и медленно, но всё увеличивается в размерах, и я даже увидел свой дом жёлтого цвета с балконами на втором этаже.

А когда я догадался размотать свой длинный шарф и привязать его одним концом к стволу ёлочки, а другой намотать на руку и тащить ёлочку, как собачку на поводке, дело пошло куда веселее. Но тут, когда у меня одна рука оказалась свободной, я обнаружил, что в ней чего-то не хватает. Ножовка! Я её оставил там, где спилил елку. Дядя Карим потом, конечно, хватится своего инструмента, и выговор мне обеспечен. Но возвратиться обратно было бы свыше моих сил – набережная вот она, осталось преодолеть каких-то полста метров. А у меня уже зуб на зуб не попадал от холода. И я махнул рукой на эту пилу – потом, может, схожу за ней, если меня вообще будут выпускать из дома, – и поволок свой лесной трофей дальше, к городу.

 

Вскоре я вспомнил об ещё одном важном деле. Вернее, оно напомнило мне о себе. Видимо, от холода мне так приспичило, что аж зубы зазудели и коленка о коленку начали тереться самопроизвольно. Я сбросил варежки под ноги и попытался стащить с себя штаны – а их я, не будь дурак, в этот далёкий поход натянул аж двое. Но скрюченные от холода пальцы не слушались меня, и пока я добрался до резинки штанов, чтобы стащить их вниз, почувствовал, что совершаю детский грех: по моей ноге, в и без того мокрый валенок, заструилась теплая, я бы даже сказал, горячая струйка!

Уфф! Но как же я теперь покажусь дома в мокрых штанах? Хотя бы сестрёнок ещё со школы не было, а то ведь засмеют до слёз. Впрочем, они, слёзы то есть, от стыда и злости на самого себя, снова не заставили долго ждать. Но раскисать было некогда, я же мужик! Правда, очень замёрзший. И, подобрав смёрзшиеся рукавицы, я с содроганием натянул их на свои синие негнущиеся руки, ухватился за конец шарфа-троса и поволок привязанную к нему ёлку к медленно приближающейся набережной.

Когда стал взбираться наверх, поскользнулся и скатился вниз вместе с ёлкой и, кажется, обломал ей кое-какие ветки. Погоревал, но немного: деревцо ещё вполне имело товарный вид. И снова стал упрямо карабкаться вверх – я ведь был уже почти дома.

Втащить ёлку в город мне всё же помогли – какая-то тётенька, шедшая по своим делам вдоль набережной, увидела, как я карабкаюсь по откосу водохранилища, всплеснула руками, заохала, спустилась ко мне и, крепко взяв за руку в обледенелой варежке, потащила меня наверх.

Я не догадался даже сказать ей «спасибо», да и вряд ли смог бы произнести хоть слово – губы у меня закоченели и плохо подчинялись. Я лишь благодарно посмотрел в соболезнующее лицо своей спасительницы и, устало переставляя валенки, поволок ёлку под арку, ведущую в наш двор.

Деревцо я оставил у подъезда – дверь была на пружине, и я сам не смог без повреждений втащить свою пушистую ношу к нашей лестничной площадке на первом этаже. Хотя она, бедная, и без того пострадала: нижние ветви, на которых ёлочка волочилась за мной на привязи, потеряла часть своих иголок.

 

Я постучал в дверь, но она вдруг подалась и сама открылась. Из глубины квартиры тут же вышел дядя Карим.

– Вот он, заявился! – закричал дядя Карим. За ним в прихожую вышла и мама. Она держалась за сердце.

– Ты где был? – слабым голосом сказала мама.

В тепле квартиры мои закоченевшие губы тут же отошли и смогли вымолвить:

– За ёлкой ходил. Она там, на улице…

– За какой ещё ёлкой? – вытаращил глаза дядя Карим. – Куда ходил?

– В лес…

– В лес… – эхом повторила мама, и тоже округлила глаза. – В какой лес?

– Вон туда, – махнул я рукой в сторону водохранилища, стуча зубами – хотя в квартире было очень тепло, но я продрог настолько, что меня по-прежнему колотил сильный озноб. – Дя… дядя Карим, за... занесите ёлку, а?

Дядя Карим что-то буркнул сердито, и как был – в тапочках, вышел за дверь. Через минуту он уже затащил в прихожую и прислонил в угол мою потрёпанную, немного осыпавшуюся, с двумя или тремя надломанными и безвольно повисшими ветками, но всё ещё красивую и стройную ёлку. Иголки её тут же начали покрываться росинками от таявшего снега, будоражуще запахло хвоей.

– Как же ты мог сам уйти? – продолжала заламывать руки моя бедная мама. – Ты понимаешь, что ты мог замёрзнуть?

Отец обедал обычно на работе, да и сестрёнки из школы не пришли, так что более крупных разборок из-за самовольного похода за ёлкой и позора из-за мокрых штанов мне, пожалуй, удастся избежать. А мама что… поворчит и перестанет, на то она и мама.

– Рая, я и не думал, что он куда-нибудь со двора уйдёт, – виновато сказал дядя Карим. – Ну, гуляет и гуляет, как всегда. А потом вижу, чего-то долго не возвращается. Я во двор, а его нигде нет… Я туда-сюда – нету. А он вон куда намылился! Додумался же, а? Ну, и что нам с ней делать, с этой твоей ёлкой?

– Поставить её в комнате и нарядить, – подсказал я дяде Кариму.

– Да подождите вы с ёлкой, надо же ребёнку раздеться сначала, он уже весь мокрый от снега, – запричитала мама, и тут же, усадив меня на табуретку, стала расстёгивать на мне пальтецо, стаскивать валенки…

 

Скоро я, выкупанный в тёплой воде с горчичным порошком и докрасна растёртый полотенцем, сидел на кухне и пил горячий чай с малиной. А дядя Карим хлопотал с ёлкой, устанавливая её в центре самой большой комнаты.

Он, конечно, хватился ножовки, когда взялся сооружать крестовину. И даже не упрекнул меня, когда узнал, что я потерял её в лесу («Ладно, ладно, племяш, хоть сам вернулся жив-здоров!»), а попросил инструмент у соседей.

Тут и девчонки из школы пришли. Сколько было радостного визга, когда они увидели ёлочку, расправившую все свои пушистые и не очень ветви (сломанные дядя Карим как-то подвязал) посреди гостиной! Они, даже не переодевшись, тут же бросились её украшать фантиками из своей коллекции, ватными «снежинками», разноцветными лентами бантов. А пришедшая к вечеру с работы тётя Ася вытащила припрятанные к Новому году шоколадные конфеты и позволила немалую часть их также развесить на ёлке.

И, конечно же, в центре внимания в тот вечер была не только ёлка….

   
   
Нравится
   
Комментарии
Марат Валеев
2019/12/20, 12:11:00
Благодарю, Александр!
Ольга Осекина
2019/02/09, 22:52:22
Прочла с удовольствием. Окунулась в свое детство. Спасибо.
Марат Валеев
2019/01/10, 11:41:23
Благодарю, Александр! С прошедшими новогодними праздниками вас!
Александр
2019/01/10, 09:39:31
Очень хороший рассказ. Спасибо большое автору.
Добавить комментарий:
Имя:
* Комментарий:
   * Перепишите цифры с картинки
 
Омилия — Международный клуб православных литераторов