№15 Николай ЗАЙЦЕВ (Казахстан, Талгар) Одна жизнь

Николай Зайцев - родился 3 декабря 1950 году в г. Талгаре, Алматинской области Казахстана. Окончил среднюю школу №1 г.Талгара. Работал в топографической экспедиции, закройщиком, радиомехаником. Мастер по изготовлению очковой оптики. В талгарской газете «Звезда Алатау» начинал публиковать стихи, рассказы, статьи. Печатался в республиканских журналах «Простор», «Нива», альманахе «Литературная Алма-Ата», московском «Наш современник». В 1993г, выпустил поэтический сборник «Талгар», в 2004г, вышла книга повестей и рассказов «Через Прочее», в 2005г, сборник избранных стихов «Вершины Талгара», в 2007г. стихотворный сборник «Грешен…», в 2008 г. книга прозы «Цветы для Мари».

Одна  жизнь (отрывок)              

Первые будут последними,

Последние будут первыми…

Евангелие                                                                               

…За все четыре года, проведенных на шахте Кировская, Пётр  Руфетович Зайцев ничего не знал о своих родственниках, оставшихся в Восточном Казахстане. Человеку, привыкшему к семье, к пониманию семейного единства, родства, было очень трудно находиться в такой неизвестности. В начале 1941года  приезжие вербовщики стали набирать людей на вновь открывшуюся шахту рудника Акчатау, и Пётру с друзьями удалось туда уехать. Жизнь на новом месте была гораздо вольготнее, здесь они считались вольнонаёмными рабочими. Даже появилась возможность вызвать к себе свою семью, что Пётр сразу и сделал. В апреле месяце приехала мать – Харитина  Епоксимовна с детьми. Как они добрались в этот неведомый им степной край, известно одному Богу, да ей. К их прибытию Пётр получил комнату в общежитии, и семья стала обживать новое место и ждать наступления лучших времён. Перемена наступила, но ещё более страшная – война.

На войну Пётр ушёл не сразу. Уголь стране был нужен не меньше солдат. Продолжал работать на шахте в Акчатау вплоть до сентября 1941года. Сборы на фронт были недолги – враг рвался к Москве. Всего с шахты было призвано семьдесят пять человек. В Шетск, на станцию, добирались на верблюдах, по трое в повозках. В ауле Аксуйлу новобранцев застала метель. Мело так, что пришлось остановиться на постой у местного жителя. В семье хозяина-казаха, к которому попали на постой Пётр и ещё два новобранца, сын уже находился на фронте, и вестей от него давно не было – приняли их, как родных. Три дня не унималась метель, и, казалось, ей не будет конца. Тронулись только на четвёртый день. Хозяин дал им в дорогу немного продуктов и, провожая, всё просил ребят разыскать на фронте его сына и передать ему, что его ждут дома. Вот такое было представление о масштабах войны у простых людей. Добрались до станции Шетск. Городок был переполнен людьми, бегущими от войны, не погорельцами с оккупированных территорий, а вполне здоровыми мужчинами, пригодными к воинской службе. Кто-то защищал в смертельных сражениях с врагом Родину, иные же спасались бегством в Сибирь и Среднюю Азию.  Кем были эти дезертиры, Пётр не знал, но помнит, что у этих, спешащих в укромные места, людей при себе находились крупные суммы денег в мешках, чемоданах, и они наперебой угощали новобранцев едой и водкой и разговаривали между собой на незнакомом языке. Воистину сказано – кому война, кому мать родна.

Из Шетска отправились дальше уже в теплушках. В Семипалатинске началось распределение. Ровно три дня Пётр и ещё четыре парня, не имеющие никакой воинской специальности, обучались истреблению танков. Так, на скорую руку, готовили ребят, никогда не видевших танков, орудий, окопов, к самой долгой, жестокой и кровавой в истории человечества войне.  Здесь же выдали обмундирование, и снова поезд до Новосибирска, потом до Свердловска. В Свердловске, на станции, трое парней из пятерых истребителей танков попали под проходящий поезд. Из-за этого происшествия теплушки с новобранцами заперли на замок и не открывали до самой Москвы. Так и прибыли в район разъезда Дубосеково. Из теплушек, посчитав и построив, новобранцев повели в баню. Но только намылились, раздались крики: «Тревога, танки!» Наспех одевшись, новобранцы попали в окопы. Как говорится, из огня да в полымя, правда, здесь скорее наоборот. Так началась для Петра Великая Отечественная война. Был конец сентября 1941года.

Начались бесконечные бои. Танки, танки со зловещими крестами на броне. Сколько их было – сотни, тысячи? Истребители танков действовали бесперебойно. Одни вязали связки гранат по пять штук. Четыре гранаты ручками вверх и одна посередине ручкой в обратную сторону. За эту ручку и брался боец. На задание выходили из окопа по двое. Обходили, а вернее, обползали танк с двух сторон и бросали гранаты по тракам гусениц. Кто возвращался в окоп, кого косили из  подбитых машин пулемёты. В промежутках между танковыми атаками, отражали атаки пехоты. Для этого у Петра под рукой находился пулемёт Дегтярёва и, слава Богу, имелись навыки охотника. Ходили в контратаки. Такое случалось редко. Командиры орали: «Вперёд» – но желающих бросаться с винтовкой на железную громадину находилось мало. Молодёжь, с её желанием драться, удерживали в окопах старики, которые понимали бесполезность таких вылазок. Просто хватали за шинель и удерживали в окопе. Это была хватка отцов, сознающих важность жизни своих сыновей для победоносного продолжения этой войны.  Назад было нельзя, там щетинился пулемётами заградительный отряд, одно из самых страшных изобретений того жестокого времени. Прибывали новобранцы, теперь уже сибиряки. Хорошие, здоровые ребята, но едва-едва обученные воинскому делу и хотя у себя дома, в тайге, слыли удачливыми охотниками на любую дичь,  в битве против железных чудовищ эта подготовка их плохо выручала. Не успевали привыкнуть к войне – гибли,  их место заступали другие. Отдыхали только по ночам. Ночью немцы не воевали. «Ахтунг, ахтунг, – кричали в сумерках громкоговорители с другой стороны фронта. – Рус Иван, не стрелять, отдыхать». Откуда было немцам знать, что русский Иван был не одинок в этой войне, все народы великой страны поднялись на защиту Отечества, и усталые солдаты валились на дно окопа спать, чтобы утром снова бить захватчиков. Пётр вспоминает, что бойцы даже  благодарили противника за этот ночной покой, такими словами,  которые могли даже служить утешением врагу, в короткие часы отдыха, между ожесточёнными боями. Менялись люди, всё больше и больше неподвижных танков дыбилось на протяжении тридцатикилометровой зоны, защищаемой дивизией генерала Панфилова. Всё это было, как один день и как целая жизнь. Всё делалось автоматически: гранаты, танки, окоп и снова окоп, гранаты, танки.

Петру повезло, он закончил бои под Москвой живым и невредимым, если, конечно, не считать израненной души, горевшей неодолимой болью за  погибших на его глазах, ставших родными и близкими, оставшимися в памяти навсегда молодыми, защитников нашей Родины.

В начале декабря на позициях обороны появились бойцы разведбата с неожиданным известием: «Немцы отступают». Сколько было радости, слёз и криков. Но война продолжалась, и в этом пожаре, охватившем большую часть мирового пространства, закончилась только первая из самых жестоких битв. Началась передислокация войск. Через Клин пешком пришли в Калинин. В Калинине на центральной площади оккупантами было устроено кладбище для погибших солдат и офицеров  из войск СС. Поступил приказ освободить площадь от чужих захоронений. Трупы  эсэсовцев выкапывали и вывозили за город, где их сжигали. На эту нелёгкую работу ушло два дня.

Дальше двинулись на машинах. Остановились недалеко от Ржева. И хотя дома в деревне, где приказано было расположиться, остались, в большинстве своём,  целы, а жителей не было, ночевать в избах настрого запретили, боялись налётов вражеской авиации. Спали на соломе, укрываясь от холодного ветра, под стенами домов. Позже  поблизости застрял армейский автомобиль, и когда солдаты выталкивали его, майор, ехавший в машине, всё расспрашивал бойцов об их фронтовом житье-бытье. Он страшно рассердился, узнав, что люди ночуют на улице. Когда вернулись в расположение части, уже поступило разрешение жить в домах, но печей не топить. Приезжий майор позаботился. Под крышей  жить всегда веселее, даже в ожидании приказа о наступлении. Впереди был Ржев, оккупированный фашистами.

Позже, когда разрешили затапливать  печи в домах, жить стало совсем уютно. Когда потрескивают в огне дрова, и тепло наполняет жилище, то приходят хорошие мысли о том времени, в котором нет войны. О ней, той жизни, все помыслы и рассказы солдат. В этих рассказах прошлое перемешано с будущим, много выдумки и откровенного вранья, но ещё незабытая радость всех этих, вырвавшихся из самых глубин души, слов, была самым искренним пожеланием скорее увидеть эту счастливую послевоенную жизнь. За эти воспоминания и свои мечты, они  шли в бой, умирали и рождались снова в других бойцах и в других мечтах и верили, верили себе.

В одну из ночей бойцов подняли по тревоге. Ночь темна, хоть глаз выколи. Командиры кричали, а куда идти никто не знал, солдаты буквально натыкались друг на друга. Куда-то шли, ползли, как слепые котята и наконец команда «отбой» принесла облегчение, что эта тревога не настоящая, учебная. Однако уже на следующее утро двинулись к невысокой горе, из-за которой всё это время доносилась канонада. При подходе к высоте колонну начала обстреливать артиллерия. С небольшими потерями перешли через возвышенность и вошли в лесок, где увидели множество развороченной, разбитой воинской техники, убитых людей и лошадей. Это были останки пушечных и миномётных расчётов, которые всё это время вели позиционные бои с противником. Похоронили людей, построили укрепления, приспособив для этого разбитую технику, и тут же приступили к отражению атак фашистов. Пётр был командиром пулемётного расчёта. В его распоряжении находился пулемёт Дегтярёва и двое помощников, для подачи ленты и на случай подмены у орудия. Ножки у пулемёта были тонкие и потому проваливались в рыхлый снег, пропадала видимость объекта обстрела. Выход тому был найден простой – один боец из расчёта ложился на снег, ему на спину ставили пулемёт, так и воевали. Другие солдаты были вооружены винтовками, о своих автоматах ещё не помышляли, правда, у некоторых бойцов уже появились трофейные. Атаки немцев чередовались с дерзкими вылазками наших бойцов. Множество людей попадали под пули снайперов, особенно было жаль зелёных мальчишек-командиров, которые направлялись на фронт сразу после училища и новенькой формой, знаками отличия привлекали к себе внимание стрелков. Снайперами в гитлеровском вермахте служили финские охотники. Они влезали высоко на дерево, привязывались к стволу и, укрывшись в ветвях, вели оттуда прицельный огонь. Обнаружив, их уничтожали, но вреда они успевали принести много. Их трупы так и оставались висеть на деревьях, прикованные к стволам цепями. В одну из атак Пётр со своим расчётом укрепился на пригорке и вёл огонь по отступающему врагу. Кончились патроны. Он обернулся и увидел, что оба его помощника убиты. Только дотянулся и взял новый патронный диск, чтобы заправить его в пулемёт, как боль пронзила левую руку, спину и голову. Он потерял сознание. Когда очнулся, страшно болела голова, вся левая рука была в крови. Бой уже закончился.

С двумя ранеными бойцами, поддерживая друг друга, пошли в медсанбат. Там Петру перетянули руку жгутом и только через несколько часов перевязали. Раненых было очень много. Пришла машина и тех, кто ещё мог шевелиться, стали готовить для отправки в госпиталь. Петру повезло, он почему-то попал в кабину автомобиля, туда его посадил врач. Пётр до сих пор спрашивает себя, почему так распорядилась судьба, решившая уберечь его от смерти. Путь держали в город Торжок. Водитель был опытный и выделывал немыслимые зигзаги, уходя от налетающих вражеских самолётов. Но в один из таких маневров  влетел в кювет, и машина перевернулась. Дверь заклинило. Водитель разбил стекло, вылез сам и вытащил Петра. Винить водителя в совершённой аварии нельзя, не свались они в кювет, погибли бы от попадания под бомбу. Из тех, кто мог ходить, оказалось всего семь человек, остальные остались в придорожной канаве и дальнейшая судьба их неизвестна, видимо все замерзли. Водитель указал направление, куда нужно было идти, а сам взял винтовку и двинулся в сторону фронта. До Торжка было двенадцать километров ходу. По дороге встретился мужик на подводе, у него выменяли булку хлеба на пачку махорки. Пётр не курил, но табачный паёк получал, часть раздавал своим друзьям, немного оставлял на всякий случай. Тут припрятанная махорка и пригодилась. Когда ели хлеб, подошли дети, поделились с ними. Жаль было голодных детей, но помочь им больше никак не могли, сами оставались едва живы. Как добрались до госпиталя, Пётр помнит смутно, мучила сильная боль в руке, ею отдавался каждый шаг. В госпитале рану вскрыли, и гной хлынул струёй. Сразу стало много легче, и он от слабости потерял сознание. Ещё бы пару часов в дороге и Пётр навсегда бы остался в той земле. Видно молитвы матери, Харитины Епоксимовны, хранили его в этом тяжком пути.

У Петра оставались деньги, взятые ещё из дома. Он отдал их медсестре, и после недолгого лечения попросил её, когда будет поезд на Москву, отправить его с ним. Медсестра оказалась доброй и честной женщиной и ночью сама отвела его на станцию и проводила. Санитарный поезд шёл под постоянный гул летящих самолётов. Это наши истребители сопровождали поезд с красными крестами на крышах. Фашисты не признавали никаких гуманитарных знаков и бомбили всё подряд. Были очень злы после поражения под Москвой.

Состав прибыл в Москву. На вокзале, в зале ожидания, к Петру подошёл молодой парень и попросил закурить. Пётр отдал ему последнюю пачку махорки. Разговорились. Когда тот узнал, что Пётр из Казахстана, то взял его под руку и повёл, говоря, что где-то на путях формируется санитарный поезд до Новосибирска. Новый знакомый сделал доброе дело до конца. Завёл в вагон, положил раненого Петра на полку, попрощался. В те тяжёлые годы люди старались помогать друг другу, сплачивались в единый народ. Сейчас думается, неужели для того, чтобы любить ближнего своего, нужно всё потерять, подвергнувшись страшным испытаниям. Неужели только в горе рождается человеческое участие к судьбе страждущих его. Хочется верить, что это не так.

Комиссия, которая осматривала санитарный поезд, готовя раненных к отправке, едва не удалила Петра из вагона, так как его фамилии не было в списках отправляемых в тыл. Но главный врач, осмотрев его раны, приказал оставить.

Но до Новосибирска Пётр не доехал. В городе Мелекес Куйбышевской области всех раненных, нуждающихся в лечении, сняли с поезда и поместили в тамошний госпиталь. Курс реабилитации тяжело раненного солдата продолжался около шести месяцев. После выздоровления две комиссии определяли пригодность Петра для дальнейшего пребывания на фронте. Раздробленная кисть левой руки срослась, но пальцы не двигались, а так и остались навсегда в полусогнутом состоянии. В госпитале Пётр перенёс операцию по удалению осколка, который впился в гортань, но к счастью не пробил её стенку. Врач, делавший операцию сказал: «Повезло тебе, парень, долго жить будешь». В конце концов, Пётра демобилизовали за непригодностью к воинской службе и под присмотром медсестры отправили в Караганду. На вокзале встретились земляки, ехавшие до станции Агадырь. Многие знали его по работе на шахте Кировская. Отпросили Петра у медсестры, правда, пришлось писать расписку об ответственности за самого себя. Но так хотелось домой, что всё остальное казалось неважным делом.

Добрались до станции Агадырь. Транспорт до рудника Акчатау  ожидался только в понедельник, а была пятница. Выручил водитель, вёзший лес на шахту рудника. Так в кузове, лёжа между досками, Пётр добрался домой. Когда он подходил к своему четвёртому бараку, его встретила сестра Фрося и брат Вениамин. Семён воевал на фронте. Так закончилась для Петра Великая Отечественная война. На календаре начинался август 1942 года. Мать от радости только смогла вымолвить: «Слава Богу, живой». Сразу вспомнились проводы на фронт. Многие обозлённые жизнью ссыльные новобранцы говорили между собой, что при первой возможности нужно сдаваться в плен, что воевать за коммунистов они не намерены. Харитина Епоксимовна слышала эти разговоры и потому строго сказала сыну: «Петя, ты и думать не смей о том, про что они говорят. Ты идёшь воевать за свою землю, за своих братьев и сестёр. А то, что нас обижали, тому Бог свидетель и судья, они не знали, что творят. А власть – она от Бога, а мы свидетели её, после во всём разберутся и всем воздадут по их делам. Ты не должен позволить супостату погубить наш народ». Вот такие слова могла сказать простая русская женщина, мать, воспитанная в страхе Божьем, и Пётр, как мог, выполнил её наставления. Он мог рассказать о войне и о своем участии в ней без всяких прикрас. В свои двадцать четыре года он успел побывать в шкуре врага народа, но теперь уже вырос в защитника того же народа. Неисповедимы пути Господа, которыми, однако, шагаем мы.

Пётр Руфетович, до своей смерти  25 декабря 2000 года, проживал  в Казахстане, на старом месте, в городе Талгаре Алма-Атинской области, в том же построенном им доме. Двое его детей проживают в Москве, оставшиеся в Талгаре. У него шестеро внуков и двое правнуков. Он прожил 82 года.