№9 Анатолий АВРУТИН (Беларусь, Минск) Поэтическая страница...

Анатолий Аврутин родился в 1948 г. в Минске. Окончил Белгосуниверситет. Поэт, переводчик, критик, публицист. Автор семнадцати поэтических книг, изданных в Минске и Санкт-Петербурге. Секретарь Союза писателей Беларуси. Главный редактор журнала «Новая Немига литературная», редактор отдела поэзии журнала «Неман». Член-корреспондент Академии поэзии и Петровской Академии наук и искусств. Лауреат международной литературной премии им. Симеона Полоцкого, российских литературных премий им. Николая Минского и «Русь единая», премии им. «Молодой Гвардии» (Украина) и др.Кавалер Золотой Есенинской медали. Живет в Минске.

***

Предаст любимый,

придет страданье.

Придет страданье,

постигнешь душу.

Постигнешь душу,

навек прозреешь.

Навек прозреешь,

любовь узнаешь.

Любовь узнаешь,

предаст любимый…

***

Д.К.

Ты смотришь сквозь меня…

Превыше всех пророчеств,

Превыше вечеров у зябкого огня,

Когда нельзя на «Вы»,

Когда не помнят отчеств…

Обидно и светло

Ты смотришь сквозь меня.

А я забыл слова,

Я помню только звуки…

Дыхание – и то забилось под гортань.

Ты смотришь сквозь меня…

Без горечи, без муки.

Так смотрит пустота в простуженную рань.

И холодно глазам,

И холодно ресницам…

Молчанием своим молчание длиня,

Ты смотришь сквозь меня,

Чтоб снова мне присниться,

И в том, грядущем сне,

Ты смотришь сквозь меня.

***

Веранда. Полдень. Дождь отвесный.

На всем напрасности печать.

И мне совсем не интересно

От женщин письма получать. 

Хотя лежит на стуле венском,

Не раз прочитано, не два,

Письмо, где крупный почерк женский,

Где очень грешные слова.

Грешил… Грешу… И словом грешным

Меня случайно не пронять.

Но этот голос безутешный

Мне вдруг почудился опять.

Как не поверить этой муке,

Не отозваться, не дерзнуть?

А эти скрещенные руки,

Напрасно прячущие грудь…

А этот ворот, ставший тесным,

Ладонь, где жилки на просвет?..

Веранда… Полдень… Дождь отвесный…

И этим письмам – тридцать лет…

***

Моя хромосома. Твоя хромосома…

Ну, чем не основа для общего дома?

Ну, чем не причина, чтоб в стылом июле

Забыть свой халатик на стареньком стуле?

На столик под зеркалом бросить помаду…

А души? В них нету и не было ладу.

Зачем? И не нужно… И слезы не душат,

Когда ветерок этот ужас разрушит.

Лишь в детских чертах повторятся знакомо

Моя хромосома, твоя хромосома…       

***

Любовь от боли отличить не в силах,

Я умирал… И умер бы, но ты

Твердила, что я зря боготворил их –

Твои, почти что детские, черты.

Я не прозрел… Я просто стал взрослее…

Теперь превыше празднеств и обид

Не женский смех на сумрачной аллее,

А женский плач – тихонечко…навзрыд.

Когда в ответ ни окрика, ни слова,

И даже гулкий воздух одинок.

И лишь больною ночью, в полвторого,

Тебе вернет дыхание звонок.

И ты, опять запутывая роли,

С душою, как расстроенный бемоль,

Любви не сможешь отличить от боли –

И там – болит, и это – только боль…

***

Накинь вуаль, когда погаснет свет

В моих очах… И этим тайну выдай

Двух таинств, двух просторов, двух планет,

Не защищенных Богом и Фемидой.

Не опускай истерзанных очей,

Услышав колкий шепот за спиною.

Я был ничей… И снова стал ничей…

Кто виноват?.. Я сам тому виною.

А что толпа? Толпа всегда слепа,

Толпе и на кладбище горя мало.

Накинь вуаль… Пусть думает толпа,

Что ты хоть миг, но мне принадлежала…

***

Два часа… Ты, наверно, уснула…

Для меня уже день на дворе,

И в блокноте на краешке стула

Буква «Л» да четыре тире.

Город смолк. Ты поспи, не пытаясь

В сновиденья чужие войти.

Я не сплю… Я на стул натыкаюсь

Там, где наши схлестнулись пути.

В этой комнате… Возле дивана,

Что к стене сиротливо приник.

Ты тогда повторяла: «Как странно…

Вы – из прошлого? Там ваш двойник?»

Ну, конечно… Мой голос оттуда,

Где в дому – не четыре угла,

Где влюбленность, как будто простуда,

Познобила и быстро прошла.

Где один ты на целой планете,

И никто тут не в силах помочь…

Что за шепот?.. Наверное, ветер…

Что за темень?.. Наверное, ночь…

***

Вначале: «Ой, привет… Послушай…»

Потом: «Люблю…» Потом: «Родной…»

И просветляя в душах души,

Печаль проходит стороной.

Но чаще: «Мой…», «Родной…», «Любимый…»,

Почти чужое: «Как дела?»

И, не узнав, проходит мимо

Та, что единственной была…

***

Ты воротишься в пламенность зрачков,

Душа моя, не верящая в чудо.

И будет этот день вдвойне суров –

Суровей, чем любовная остуда.

Ты воротишься в кличи журавлей,

Душа моя, привязанная к дому.

Легко кружа над ржавостью полей,

Минувшего не видя по-другому.

Ты воротишься… Только воротись,

Преодолев мелодию пространства.

И близью станет завтрашняя близь,

Не знающая лжи и постоянства.

Как хорошо! Как сладко!.. Почему

Туманен гул с небес и колоколен?

Но этот свет, давно презревший тьму…

Но этот дух, что искренностью болен…

Не прекословь! Бреди, пока бредешь,

Мирское исполняй предназначенье.

И не гадай – откуда эта дрожь

И стылых глаз высокое свеченье?

***

Кромешную единственность твою

Осознаю – чем дальше, тем страшнее.

Все ближе край… Но только на краю

Душа – душевней, слезы – солонее…

Стою один у темного окна,

И не пойму – так что же это было?

Душа одна… И ты в душе одна…

Да в небе одинокое светило.

***

Не слышен голос – только голоса

Сквозь тихий плач, скрывающий рыданья.

И одиноко катится слеза –

Бесслезной ночи робкое касанье.

Два костерка цепляют дым за дым

Под дальний рокот, ветром доносимый.

И я опять печально не любим

Печальницей, единственно любимой.

Небесный луч колеблется едва,

Дрожит в ознобе зябкая Пальмира,

Как-будто ложь, что хлынет синева

Из этой тьмы, окутавшей полмира.

***

Под пеленою хмурого дождя

Едва чернеет смутная дорога,

От бренных мыслей к Богу уводя,

И в бренность приводящая от Бога.

Что нам осталось? Несколько часов,

Помноженных на таинство речений…

Уже я слышу, слышу этот зов,

Что выше всех прикрас и отречений. 

Пора прощаться…Ты мне не сестра –

За чаем – ночью – можно лишь с сестрою.

Да, ты нежна…И ты ко мне добра,

Но я – без чувства – доброты не стою – 

Последний вздох…Печальница моя,

Венчальницей не ставшая моею.

И у фаты истрепаны края,

И я ничуть о прошлом не жалею.

А ты оставишь белое шитье,

И я перчатки черные заброшу.

А дальше – тишь, где каждому свое –

Иль тяжкий груз, иль тягостная ноша.

***

Скоро впорхнет эта женщина юная,

Будет греметь облаками и струнами,

Чтоб встрепенулась душа подвенечная –

Тихая-тихая, млечная-млечная.

Чтобы глаза отливали пожарами –

Рыжими-рыжими, ярыми-ярыми.

Чтобы плыла над озябшими липами

Тьма, с полутьмой говорящая всхлипами.

Чтобы порхала под звонкими лунами

Юная женщина, юная-юная…

***

За измены, надменность и

За жестокое: «Знай!»

Покарай меня верностью,

Добротой покарай.

Будет высшею карою –

Не канючить: «Прости…»,

Заглянуть в твои карие

И глаза отвести.

В тридцать лет

Да было ли?

Стекло звенело тонко,

Я слушал, очарован и влюблен,

Как ты шептала: «Не хочу ребенка…

Ведь, хоть немного, нас разделит он…»

Мне тридцать лет…

Морщины огрубели.

Курю… Не спится… Полуночный час…

Кудрявый мальчик плачет в колыбели,

И только он соединяет нас.

***

Он был поэт. Он в письмах ей писал,

Сто раз на дню хватаясь за чернила,

Что помнит все:  цветы, банкетный зал,

Ее слова: «А вы, пожалуй, милый…»

Она писала редко – о делах,

О том, как скучно жить в столичном шуме,

Шутила… Танцевала на балах…

А письма издала, когда он умер.

***

Женщина лет сорока

Мне улыбнулась глазами.

Мир покачнулся и замер –

Мне улыбнулась глазами

Женщина лет сорока.

Старенький плащик… Глаза

В лучиках первых морщинок.

Глянула…Что за причина?

Лучики первых морщинок…

Старенький плащик… Глаза…

Еле заметно рука

В гуле трамвайном дрожала.

Быстро сошла у вокзала,

Где-то в проулке пропала

Женщина лет сорока.

***

Утром будут стыд и холод,

В очаге – зола,

И пустой бокал расколот

На краю стола.

Возле тумбочки – рубашка,

Юбка – на ковре…

И душа, которой тяжко

В этой конуре…

Но пока – утреют плечи,

Обжигая взгляд.

На столе – цветы и свечи,

И диван не смят.

И любовная тирада

В свете золотом.

А о завтрашнем – не надо,

Это все потом…