№37 Александр МУЛЕНКО (Россия, Новотроицк) Дворец с ватерклозетом

Александр Муленко - кандидат в мастера спорта по шахматам. Член Орского литературного объединения «Сонет», Член Союза писателей России, один из победителей первого международного конкурса литературы и культуры «Славянские традиции» в номинации «Малая проза», лауреат конкурса, посвященного 200-летию со дня рождения Николая Васильевича Гоголя, проведённого журналом «Венский литератор». Принимал участие и победил в девятом международном конкурсе имени Антона Семёновича Макаренко (2011г.) в номинации «Литературное творчество». Этот конкурс проводила международная макаренковская ассоциация и издательский дом «Народное образование». Рассказ «Техничка» занял в нём первое место. Другой рассказ из этого сборника «Феодор, оглянись» был в числе первых на международном литературном конкурсе имени поэта и философа Платона Александровича Кускова.

Дворец с ватерклозетом

первая исповедь Станислава Жидкова

Летом во время ливня в нашей школе обрушился карниз, и стоявшая в нише под ним скульптура горниста была безнадёжно повреждена. Её каменные обломки упали около тротуарной дорожки на клумбу. Поломанные цветы увяли. Под крышей зияла трещина, из которой время от времени высыпался песок… В прессе по этому поводу появились ядовитые фельетоны. Писаки подняли вопрос об аварийности старых зданий. «Вот, если бы под этим карнизом стояли живые дети, а не железобетонный идол социализма, - сварливо ворчала одна подведомственная газетка, - то случились бы жертвы, была бы верная смерть». Завязалась великая кутерьма. Ответственные работники очухались и после непродолжительных служебных экскурсий на место аварии приняли решение: «Школу закрыть, а стены её разрушить до основания, чтобы в дальнейшем никто не пострадал». Сказано было, сделано.

Хозяин автомойки, где я трудился во время каникул, зажал, было, денежки – мою зарплату, мотивируя свою жадность тем, будто я оцарапал старыми тряпками две фешенебельные машины «бандитов». Так и доныне ещё любезно величают людей, преуспевших на рыночном поприще в криминальные времена, нечестно платящих налоги в государственную кубышку, ставших примерами для подражательства подрастающим из малого бизнеса прохиндеям.

 - Я возместил им за перекраску и ремонт, – орал хозяин. – Это ты мне должен остался, щегол!.. И скажи спасибо, что уходишь отсюда вон… живой и невредимый.

 В милиции, куда я подался в поиске правды, мне заявили, что денежки мои отобрать у хама не могут. Для этого нужен хотя бы какой-нибудь трудовой договор, заверенный на бумаге, а я не знал что это такое. Более умные мальчишки язвили: «Ты – лох, ты – дешёвка. Ты - потная лошадь, на которой катается каждый, кто захочет». Моя беда оказалась желанной для коллектива. Но заработанные в мыле копейки всё-таки отжал у хозяина автомойки мой отчим. Неказистый, худой, уже ослабший от жизни, он не смирился перед неправдой и вывел обманщика на чистую воду. После непродолжительного скандала, лукавый работодатель рассчитался и даже поклялся в том, что все машины были помыты мною честно и срочно, что не платил он бандитам ни за какие ремонты.

Школу снесли… Мы перешли учиться в другую. Во время этой реструктуризации бывшая наша техничка бабушка Нина осталась без работы навсегда. Она переехала в пригородный посёлок, откуда родом, доживать в одиночестве на пенсию, предложенную собесом. Я конечно бы мог её найти и рассчитаться с долгами, заработанных денег хватало, но должной душевной отваги не проявил. Галина Петровна устроилась на работу в интернат для слабоумных детей. «Вот и пускай себе нянчится с хулиганами», - шептались её коллеги, не попавшие под сокращение штатов. Мой отчим как-то проговорился: «Твою любимую историчку наказали за кражу денег, совершённую тобой… Она не верила в это». Был педсовет. Его участники долго «перебирали по косточкам» все критерии воспитательной работы Галины Петровны и лучшего места в городе ей не отвели. Бывшая директриса Анна Сергеевна вскоре после этого сборища перебралась на повышение в Белый дом. И доныне она курирует что-то важное в отделе образования.

Поздней осенью я случайно увидел Галину Петровну в старом районе города, позабытом коммунальными службами. Пахло тленом деревянных построек. Листья, разбросанные повсюду деревьями, сморщинились и поблекли среди такой же пожухшей в зиму травы. Дорожные лужи замёрзли, но свежий утренний лёд под ногами всё ещё потрескивал и гнулся. Боясь поскользнуться, моя бывшая учительница осторожно шагала навстречу восходящему солнцу. На ней было синее драповое пальто. Серый пуховый платок укрывал голову от ветра, порывисто дующего навстречу. Мне захотелось окрикнуть Галину Петровну, догнать её, но… стало стыдно, а вдруг, она напомнит про деньги, которые я поклялся вернуть нашей техничке Первого сентября? «Можно, конечно, соврать, будто бы я не знаю, где проживает Нина Андреевна ныне», - но я не решился на смелый шаг и отстал.

- Что ты хочешь себе купить? – спросила мама под Новый год. – Твои деньги целы…

- Не знаю. Решайте сами…

Она отвела меня за руку в ателье. Я нарядился в модный костюм и в чём-то «…стал походить на сазоновского папашку», - улыбались родные. Но, глядя в зеркало, отводил от себя в испуге глаза. Сегодня такие взгляды я часто вижу на улице в предвыборное время на баннерах у кандидатов по наши души. В них отсутствует совесть.

Прошло десять лет… После службы в армии я устроился на работу в автотранспортный цех. Наши «Белазы» обслуживали карьер, где шла добыча известняка. Очередные реформы правительства оттолкнули Россию обратно в пучину зла, откуда она едва-едва поднялась после двухтысячного года. Отчим состарился. У него случился инфаркт, и была уже инвалидность, но по-прежнему он «халтурил» до темноты, - подрастала Настёна – моя сестрица – художница. Рисование было самым любимым её школьным предметом. После уроков девочка продолжала учёбу у живописца в зале искусств. И я, и матушка, и отец узнавали в её художествах вещи, окружающие наш быт. Девочка рисовала натюрморты. Ни минуты никто не сомневался в том, что это призвание. Настёна мечтала об учёбе в Москве. Мы не щадили себя в работе, пытаясь скопить хоть что-то для осуществления этой детской цели.

- Ты знаешь, у кого я  подрядился калымить, – поведал отчим.

- Нет, ещё не знаю… И у кого же?..

– У Юрия Александровича Сазонова… Ты учился вместе с его Артёмом.

- У великого металлурга?

- Он уже не великий металлург, скорее он – великий администратор…

Как-то на комбинате случилась большая кража ферросплавов, и кто-то донёс, что Сазонов её организовал. Факты не подтвердились, но собственники расстались с этим «большим» человеком без сожаления. Однако без дела шельмец не остался и подался во власть. На скорую руку в мэрии ему отвели дубовый стол, и время от времени Сазонов-старший печалился о стратегическом развитии города.

- Я, Виктор Антонович, скорее поднялся в этой жизни, нежели опустился, - похвастался он отцу. – Если, вот, только в зарплате потерял… И то - чуть-чуть… Зато какая большая гора ответственности свалилась с моих широких плеч навсегда… Да и всех денег на этом свете не заработаешь… Вот и живу я в своё удовольствие, словно студент: безответственно, молодецки… щупаю молоденьких женщин по кабинетам… Разве это было возможно на комбинате среди окалины в горячих цехах в ожидании плавок?.. А в прошлую среду мы с мэром выезжали на охоту… Убили зайца. Он достался ему.

- Иван Алексеевич Митрофанов - меткий стрелок? – так звали градоначальника.

- Нет… Промахнулся… Это его собака настигла подранка, задетого мною. Ты представляешь, Виктор Антонович?.. Наш Митрофанушка завёл себе псарню. Целая свора гончих у него на подворье питается остатками общепита… Но не помоями, я тебе скажу, а перловкой, оплаченной нашим мэром по совести, честно, по рыночным ценам... Ты гриву-то подними, не сверли под ногами землю, я в этом клянусь… И у каждой его собаки - своя конурка, свой вольер – по научному, чтобы не передрались от зависти за лучшую пайку. Острит зараза-мэр: пора бы возрождать нам охоту на широкую ногу, полномасштабно, «по-троекуровски», стало быть, почитает Пушкина - грамотей. Смекаешь, Виктор Антонович, я про Дубровского говорю, боится разбоя… Великодушно отдал мне на воспитание старую пегую суку… Бери, мол,  её и береги пуще денежных накоплений, расти экологически чистой и злой… Не дай зачахнуть доброму начинанию. Приеду, проверю, уволю, ежели что, с муниципального поста на нищую пенсию… С голоду подохнешь, глотая слюни у магазина…

- Как звать собаку-то?..

- Афина

- Где же она сегодня живёт?

- В Старом городе, в коридоре, в квартире, с моею женою наедине…

- Это не дело для собаки возиться в прихожей…

- Совершенно согласен… Но покамест, увы, я ещё не достроился здесь, и лучшего места в мире для этой суки нет… А какая всё-таки ценная псина мне досталась! Ты-ы даже не представляешь… Тут же нашла себе дорогу в туалет… Смывает по-человечески за каждым из нас, прежде, чем утрёмся бумагой - хвать зубами за рукоятку бочка – служит разумно и честно… Да и сама туда же ходит – на унитаз: и по малому, и по-всякому… Породистое животное – гончая масть… Вот только накрою особнячок и тут же возведу у забора  для этой суки дворец с ватерклозетом…

- Да будет вам изгаляться, Юрий Александрович… К чему такие излишества?..

- Ты со мною не спорь!.. Вот приедет любимый мэр с воспитательной работой по наши души, и я ему нос утру фаянсом… из этого дворца… Вот, мол, какая забота нужна собакам!.. А вы – вольеры… Вот, - скажу я ему в лицо, не отворачивая глаз, - какая дрессировка проделана мною за этот отчётный период!..

Около года мой старик достраивал сазоновский особняк: нянчил буквально каждый кирпич, проходивший через руки: выкладывал стены, перегородки; выполнял монтажные, столярные, стекольные работы, и венчал белокаменные палаты властелина затейливым узорочьем - под русскую старину. Весною, едва растаял снег, хозяину завезли на участок плодородную землю. Податливая и липкая, словно пластилин, она оставляла на ладонях масляные пятна. В наших скупых степных краях такой землицы не отыскать. Отчим спросил:

- Откуда?..

- Из Запорожья, - гордо ответил Сазонов. - Оттуда немцы её вывозили вагонами ещё в сорок втором году - в Германию.

Два хоппера с украинским чернозёмом пересекли четыре границы. Три самосвала бесперебойно работали двое суток, доставляя прибывшую землю от станции на хозяйский участок. Отчим её вручную раскидывал в самые дальние углы огорода и культивировал первые посевы: делал грядки, рыхлил их, позже - охорашивал саженцы и выращивал урожай, а между тем…

…в сазоновском доме продолжались работы. Ближе к осени в нём появились тепло, канализация, вода и свет. Шла отделка помещений. Её выполняли две пожилые штукатурши. Дело спорилась, но охочий до современных «нанофикаций» заказчик не выпускал из рук строительный уровень, контролируя качество выполняемых работ, указывая женщинам на их производственные огрехи. То пузо найдёт на стене посередине комнаты: «…правило гнётся»; то яму вдруг - сложенная вдвое газета проходит под этим правилом, «…словно сквозняк»; то выявит, будто не по отвесу натёрты откосы окон или дверей.

- Где угол рассвета? – покрикивал Юрий Александрович на работниц, понукая их деньгами, которые, якобы, платит впрок, и заставлял повторно переделывать и выравнивать и без того уже чистые, гладкие стены. Наслаждался властью над убогими мастерицами, не имеющими достатка. – И убирайте, убирайте, убирайте под собою почаще и почище… Нечего тут грязь ногами месить, не у себя, поди, в квартире живёте.

На заключительном этапе строительства (стояла поздняя осень) он привёл во дворец какого-то доморощенного художника-оформителя. От того пахло водочкой. Барину захотелось, чтобы в центральном зале стало как в божественном Храме. 

- Я то, конечно, атеист, - величаво признался хозяин. - Воспитан в старосоветские времена и этого не отнять до самой смерти, но моя жена подалась в православие. Вот и хочу я, чтобы на этой центральной стене была нарисована Пречистая Дева Мария, которую она поминает ежедневно и еженощно, не желая перечить мне, как прежде бывало, недобрыми словесами… Сумеешь ли ты такую намалевать или не сумеешь, чтобы не стыдно было мне перед высокими гостями?

- Запросто, - ответил художник. – Качество работы зависит от полноты налитого стакана.

- И чтобы белые ангелы, а не черти порхали у этой Богоматери над головою!.. Я всё же с мэром - накоротке, да и новый управляющий директор на комбинате, хоть и нагнал меня с работы за ферросплавы, приятель мне и самый главный налогоплательщик в нашу городскую казну, стало, быть, спонсор, он тоже приедет на новоселье.

Когда моя сестрица Настёна узнала, что папка ежедневно общается с человеком, рисующем Богородицу, то она напросилась в помощницы, и всякий вечер послушно убирала в той комнате, где проходили эти работы. Но дела у мастера не клеились. Художник  изрядно выпивал и однажды опрокинул две или три баночки с красками на пол, нагнулся за ними и шлёпнулся, поскользнувшись. Его измученное лицо было покрыто киноварью, когда на объекте появился Сазонов. Он рассердился на забулдыгу, начал его чихвостить на все лады, беспощадно и беспардонно - так, как прежде ругал отделочниц.

- Всё хорошо, - оправдывался детина. – Всё будет очень прекрасно… Юрий Александрович, дайте, пожалуйста, мне ещё одну неделю и водочки, чтобы закончить шедевры, - он заикался.

- Ты испортил моё жилище…

- Дяденьки, не ругайтесь… Я всё исправлю, - вмешалась Настёна.

- А ты кто такая? – спросил хозяин.

- Я папина дочка…

Сазонов опешил. Он удивлённо глядел на девочку, ловко собирающую с пола пролитую краску.

- Зачем ты её обратно в баночки выжимаешь?.. Она же негодная, грязная?..

- Рисовать… Такие краски очень дорого стоят, - ответила Настя.

Давно не общавшийся с детьми, Сазонов смаковал каждое слово. Он, было, остыл от гнева, оттаял, но недобросовестный художник всхрапнул и свалился вторично на то же место, очищенное от грязи. Хозяин его поднял:

- Бери белила и закрашивай эту стену, мазила… и - вон отсюда… Водки я тебе больше не налью, не канючь. Ты плохо рисуешь…

Настёна опять заступилась за человека:

- Он хорошо рисует, дядя Юра, только ему ещё нужно многому научиться у меня, - я думаю, что так поговаривал живописец, у которого сестрица брала уроки в зале искусств. - Можно я немножко поправлю эту картину?..

Бесы покинули владыку. Он великодушно махнул на всё рукою и на целую неделю умчался охотиться в Казахстан.

Назавтра Настёна переоделась в старый костюмчик, и за три-четыре штриха картина преобразилась. Бог ли помог или сказалась усидчивость, с которой она три с лишним года послушно рисовала скучные натюрморты в студии у настоящего живописца, мы про это шептались вечерами за столом, когда она уже засыпала, утомлённая творчеством. Наслышанные от нас об этом чудесном даре соседушки не поленились примчаться на барскую дачу, чтобы в отсутствие её хозяина воочию увидеть чудо, сотворённое ребёнком. Даже сазоновская супруга трижды заезжала посмотреть на новую Богородицу. В последнюю очередь с нею прибыл священник. Хозяйка спросила в испуге: «Батюшка, нет ли ереси в нарисованном?». Тот твёрдо ответил: «Ереси нет, и даже не может быть в душе столь раннего возраста, не понимающей о чём пекутся люди вокруг». И хотя не к месту около Богородицы появился ягнёнок мультяшного вида, более похожий на Бэмби – на оленёнка, священник благословил сестрицу на подвиг. Только я ещё не видел этого чуда...

Рабочие, отдавшие душу «великой стройке», желали расчёта. Были отмыты окна, за ними столы и стулья, с которых производились работы. Появился старый диван и маленькие качели. В них на страже художества сидела Настёна. Не денег, а похвалы она ожидала от человека, разрешившего ей на равных трудиться вместе с взрослыми.  Но Сазонов вернулся из Казахстана холодный, с ним была собака. Как ни в чём не бывало, она в первую очередь протиснулась в туалетную дверь, и спустя минуту оттуда послышался звук смываемой воды. Потом дрессированная особа поднялась в центральный зал и по-хозяйски прыгнула на диван.

- Юрий Александрович,  - начал беседу отчим, - все работы закончены. Можно вселяться.

- Сейчас не могу, - нахмурился барин.

- Проблемы?..

- Мэр осерчал на меня за то, что я охочусь лучше, чем он. За всю неделю наш Митрофанушка ни одного меткого выстрела ни разу не сделал. И потребовал от меня намедни почти невозможное… Чтобы я ежедневно выходил на работу на целый час раньше, нежели он, и уходил с неё своевременно – в пять ноль-ноль!.. И никаких охот и рыбалок в рабочее время… Вот и боюсь я нашего мэра,  уволит зараза, предупреждал…

- Это предвзятые страхи, мнимые, Юрий Александрович… Как же ему без вас-то?

- Такие люди, Виктор Антонович, от зависти способны на всякую подлость. Мне же отсюда в город вовремя не добраться...

- Это печально…

Сазонов разговорился:

- Сын ошивается в Москве в «Академии государственной службы»… Ему необходимы большие деньги для взяток профессорам. Мне надо работать. Я хотел, было, чтобы жена моя сюда переехала до весны и освоилась, но та – горожанка, боится жить в одиночку, привыкла – под боком я. Лукавит: «Не ровен час бомжи или иные нехорошие люди придут попрошайничать или убьют меня на старости лет». «Дам я тебе на этот случай моё ружьё», - говорю, а она - в ответ: «Я стрелять не умею». «Вот и научишься, хитрого в этом деле нет, – объясняю, - пиф-паф и вызывай себе «Скорую» или милицию пострадавшим». Но нет же, - не убедил... Вот и оставлю я здесь на воеводстве мою Афину да вот этого самого бомжару, ты его знаешь, - он пренебрежительно кивнул головой на художника, который тоже явился в этот день за деньгами.

Сазонов остановился около Настёны и уставился глазами на стену.

- Ишь, как хороша твоя Богородица!.. – молвил он тихо. - Вот что, Виктор Антонович, я грешным делом подумал про твою дочку, а не могла бы она раз в неделю приезжать в этот дом и убираться в нём. Я буду платить… Немного, но хватит: и на краски, и на кисточки, и даже на багеты…

Отчим промолчал. Дома он признался, что не хочет того, чтобы его Настёна стала служанкой… А ещё через неделю умер после второго инфаркта. Я подался к Сазонову за деньгами, он недоплатил ему за работу, но хозяин заверил, что рассчитался со всеми своевременно и сполна. Спорить не было сил…

Через трое суток после похорон я работал в ночную смену. В последнюю ходку отвёз на сазоновское подворье пустую породу. Снёс «Белазом» забор и рассыпал мёртвые камни по земле. Чтобы она навсегда перестала плодоносить, укатал могучими шинами весь огород. Впопыхах наехал на угол дома. Из возникшей пробоины тут же послышался злобный собачий лай - крепость сопротивлялась. Приподнявши тяжёлый кузов машины, словно таран, я ударил им в парадный фасад. Стена тут же рухнула, поднимая облако пыли. Дрогнула крыша, роняя черепки... Мне захотелось уничтожить этот особняк навсегда. Но, собираясь для новой атаки, вдруг, я увидел картину, нарисованную Настёной. В пробитом проеме, словно в тумане, появились божественные лики. Это была Пречистая Дева Мария с ребёнком на руках. Поодаль валялся мертвецки пьяный сторож. Тут же в камине весело прыгали огоньки, подгоняемые ветром. Я образумился, оглянулся, остыл. Чернели поселковые окна. Соседи не вздрогнули, не проснулись, не вышли навстречу со мною, чтобы остановить злодейство. Только Афина с гневом бросалась на колеса автомобиля. Мелкий, колючий снег катился позёмкой по первому льду…