Рожь
У меня – нечаянное счастье,
вот какие у меня дела…
На моём придомовом участке
нынче рожь озимая взошла!
Посадил её сосед Сан Саныч,
чтоб скосить, зелёную, коню.
Но продал коня, телегу, сани,
мне оставив только рожь одну…
Говорил сосед Михал Иваныч:
ты её скоси, не запускай,
а потом косой и не достанешь,–
хоть тротилом, милую, взрывай…
Я же не скосил… Заколосилась
на двух сотках золотая рожь.
Ни к чему забор! Скажи на милость,–
как стена стоит, не разберёшь…
Выше моих саженцев! Повыше,
чем я сам, а уж внучок Иван,
виден разве только из-под крыши,
где фронтон я нынче прибивал…
Жаль мне рожь! её б серпом,
да в снопик, как ребёнка, нежно спеленать,
ведь растёт она теперь в Европе,
а у нас, в России, не видать…
Не про Краснодар и Ставрополье,
а про нашу область говорю…
Про деревню эту Петрополье,
что уже всем сердцем я люблю…
А потом бы смолотить… На жёрнов
золотой зерна плеснуть поток…
А потом в печи бы я проворно
хлеба ароматного испёк!
Попросил бы молочка у Люды, –
у Михал Иваныча жены,
отломал бы полкраюхи людям,
что на запах подойти должны…
Что там пражский торт, эклер, да сдоба,
когда в доме есть горячий хлеб?!
Но… сто лет не видела утроба
результата тех крестьянских треб…
Потому-то я, июньским утром,
оселком поёрзав по косе,
позабыв про сон и Кама-Сутру,
заскользил косою по росе…
И упали тяжкие колосья!
И раздался над землёю стон…
От Сваровски засияли росы,
и коса им пела в унисон…
Рожь легла мне под ноги покорно,
хлебом подрумяненным не став,
ни одной вокруг травинки сорной –
лишь ржаного хлеба чистота!
Высушив, жена снопы связала,
превратив в животных и людей…
Я же сверг с высоких пьедесталов
растащивших Родину бл...й…
Путин и печник
В Горках-2 его любой
знал не понаслышке,
шёл гулять, – за ним гурьбой
сыпали мальчишки.
Не болел и выходил
бегать ежедневно…
Тех, кто встретится, любил
привечать душевно…
Жаль, однако, пострелят
и простых прохожих:
не попасть в калашный ряд
с их рязанской рожей…
По кустам – охраны тьма,
все в бронежилетах…
Летний зной, – не Колыма…
под Москвою где-то…
Чумовой на нём прикид,
торс, – как у Сталлоне,
рядом медленно трусит
лабрадорша Кони…
За версту знакомца в нём
мог узнать бы каждый.
Но случилось с печником
вот чего однажды…
Видит издали печник:
кто-то незнакомый
прямо по лугу бежит,
да по заливному…
Ну, печник отчасти рад,
руку в бок хозяйски,
разве мог бы так орать
при советской власти?!
– Эй, – печник кричит, – чудак!
Ну, куды ты прёшься?!
Если все закосят так,
сена хрен добьёшься…
И откель ты взялся здесь?
Извини-подвинься…
Отродясь средь наших мест
не было лямпийцев…
Ну-ка, на хрен, с луга вон!
Слышь, мужик! Покеда,
не позвал я на разгон
пьяного соседа…
К печнику мужик бежит,
а тот плетью крутит:
– Как фамилия? – кричит.
Тот тихонько: «Путин…»
Путин?! Тут и сел старик
прямо на лужайку,
не успевши подстелить
под себя фуфайку…
Бляха-муха! Президент!
По хрустальным росам!..
Ведь не нюхал я «Момент»
и не жрал «колёса»?!
Руку тянет… – Ну же, дед,
встань с земли холодной!
Президенту дай ответ
о молве народной.
Знают, любят ли меня?
И каков мой рейтинг?
И считает ли страна
нас за всё в ответе?!
Дед, хоть и простой печник,
отвечал бы мудро:
– Я , милок, уже старик,
мозг мне не запудрят…
Не читаю я газет,
не смотрю я телек,
у меня кумиров нет,
впрочем, как и денег…
Людям нечего терять,
разве, что оковы,
разошлись у вас опять
дело с добрым словом…
Очень худо стали жить,
особля в деревне,
нет ни пажитей, ни жит,
нет работы древней.
Неча сеять и пахать,
зарастает нива!
Тут бы дед, едрёна мать,
поглядел игриво…
Не заржавлены ишшо
топоры да вилы…
Только брюхо, вишь, тошшо,
ВВП наш милый!
Так хотел изречь печник,
от народа слово,
но язык его прилип
вдруг к гортани словно…
И сказал совсем не то,
что любому видно,
а за что перед селом
долго было стыдно…
Мол, теперь у нас в сельпо
водка постоянно,
хочешь пей, а хочешь пой,
друг ты наш желанный!
И работать ни к чему:
ни земли, ни стада!
Выходной сплошной! Ему
вся деревня рада.
Правда, на погост снесли
небывало много,
знать они себя вели,
прямо скажем, плохо!
Может ели не в себя,
может много пили,
может просто про тебя
лишку говорили…
Пенсию два раза в год
трошки поднимают…
Нет, не весь ещё народ
лаптем щи хлебает!
Ну, а что по свету ор,
что страну раскрали,
так все знают, – тот не вор,
кого не поймали!
Слушал, слушал Президет
стариковы речи
и подумал: что ль презент
дать ему на плечи?
Олимпийку рвёт с плеча:
на, носи, дедуля,
а в деревне невзначай
есть пчелиный улей?
И о мёде сняв вопрос
убежал трусцою,
а печник домой унёс
правило простое…
С президентом говорить –
надо осторожно,
а не то, брат, угодить
и в кутузку можно!
В олимпийке наш печник
важно щеголяет,
Нет, не то, чтобы велик,
но чего-то знает…
Мечта поэта
Я душою стремлюсь
О природе писать и погоде…
О пушистом зверье,
О зелёной листве и траве…
О ненастье, что грусть
В моём сердце тихонько наводит…
И про дум светлых груз,
Что роятся в моей голове…
О любви бы писал…
Про рассветы писал и закаты…
Про моря и про горы,
Про тайги величавый уют…
Только где-то в Чечне
Вновь от ран умирают солдаты,
И шахидки в метро
Поезда на всей скорости рвут…
Только где-то опять
Ветерана обидел чиновник…
Вновь налоги подняли,
И тарифы растут на жильё…
Депутатский мандат
Где-то вновь получил уголовник…
А к бюджету опять
Незаметно прокралось жульё…
Слёзы горькие вдов
Не дают мне писать про величье,
Про прекрасную жизнь
В нашей славной и доброй стране…
Благозвучия слов
Лихорадочно ум мой не ищет…
И не время для тризн,
Где есть место гражданской войне…
Продолжается жизнь!
И когда-нибудь я, как Есенин,
Напишу про берёзку
И запах травы медвяной…
Ах, скорей бы, а то
Вымирает моё поколенье…
Ни пожить не успев, ни допеть,
Ни проститься со мной!..
Тёркин возвращается
Есть в Смоленске сквер неброский
(пусть смоляне мне простят),
Вася Тёркин и Твардовский
Там на брёвнышке сидят…
Не живые, правда, в бронзе,
Но… душа живая в них,
Коли, прозу позабросив,
Взялся я за этот стих…
По Смоленску, словно байкер
По московскому шоссе,
Носится такая байка
Поистёртая уже:
Мол, когда стемнеет, ночью,
Видел кто-то, кто не пьёт,
Не спросонок, а воочию:
Тёркин с брёвнышка встаёт…
И шагает по Смоленску,
Правды не ища в ногах,
Прямо по Большой Советской…
В гимнастёрке, в сапогах…
Тех ещё размеров ножка,
Всю Европу ведь прошла,
А в руках его – гармошка!
Вот такие, брат, дела…
Только, брат, у нас, советских,
Недоверчивость в крови,
Чьим-то домыслам простецким
Не поверим мы, увы…
И решил я сам проверить,
Порешил увидеть сам,
То, как в ночь, уйдя из сквера,
Бродит Тёркин по домам…
Ночь. Жена сопит в кровати.
Сын компьютером сражён.
И луной (совсем некстати)
Древний город освещён…
Синий «треник» и кроссовки,
Кепкой лысину прикрыл,
Отбываю на тусовку
Тёмных полуночных сил…
Через дамбу пешим ходом,
По Дзержинке – с километр…
Сквер. С поборником пехоты
Рядом –
сам Твардовский, – мэтр!
Я в кусты проник густые,
Слышу тихий говорок,
То поэт, певец России,
Тёркину даёт урок:
Вася, ты – моё творенье,
Дум и чаяний итог,
Ты в моих стихотвореньях
Стать обрёл и голосок.
Сплавил я в тебе натуру
Славных воинов Руси,
Ты вошёл в литературу,
Не Христом на небеси…
Знает стар тебя и малый.
Вася Тёркин всем знаком…
Постучи в окно усталый, –
Впустит всяк солдата в дом…
С прибаутками, с трёхрядкой,
В орденах, в медалях весь…
Для начала, для порядку
Можешь слово произнесть…
Рассказать, как воевал ты,
По каким прошёл фронтам
И как спуску не давал ты
Нашей Родины врагам.
А не впустят, – не в обиде,
Обижаться проку нет,
Ведь тебя, Василий, видит
Только тот, кто сам поэт…
Разузнай, как жизнь народа,
Чтут ли дедов и отцов,
И за эту ли свободу
Хоронили мы бойцов?!
Ну, иди, Василий, что ли…
Началась твоя пора,
Эх, мне б сейчас махнуть в Загорье,
Да не управлюсь до утра…
По плечу его похлопал,
Обнял, как отец родной
И Василий наш потопал,
Как рабочий с проходной…
Я, как, типа, привиденье,
Вмиг восстал из-за кустов…
Задержался на мгновенье,
Да и был себе таков…
Обежал вокруг сберкассы,
Филармонию минул,
И по Ленина в экстазе
До Советской сиганул…
Мимо той библиотеки,
Где журчит порой «Родник»,
Гастронома и аптеки,
Где провизор – просто псих…
Прям по белой полосе,
Посреди планеты всей,
По соборной мостовой,
Хоть и в бронзе, но… живой,
Он идёт, – Василий Тёркин!
На фронтах, в окопах тёртый,
Не испитый, не убитый,
В сапу танком не зарытый,
Наш земляк, рожок, смоляк,
Балагур и весельчак…
А куда идёт – не знает…
Вот лицо он задирает
И глядит на купола…
Перекрестится?!
Нет… зря…
Видно, парень – атеист,
Или просто коммунист…
Тут-то я и подкатил…
– Тёркин? – вежливо спросил, –
Ради что ль эксперимента
вы встаёте с постамента?
Мне понять никак невмочь,
Для чего идёте в ночь?
И куда идёте вы?
Не понять никак, увы…
Тёркин, не повысив голос,
Так ответил на вопрос:
Я уже – не просто образ,
Я теперь ещё – и спрос…
Я спросить хочу у них,
У правителей твоих:
Всё ли в государстве ладно?
Ведь мы шли на подвиг ратный,
Не для красного словца, –
Бить фашистов до конца!
Ради жён своих, детей
Били нечисть всех мастей,
Ради отческой земли
В землю многие легли…
Как живётся ветеранам,
Чьи доныне стонут раны?
Всё ль у них сегодня есть,
Отстоявших нашу честь?
И стоят ли обелиски
Там, где наш солдат российский
Во сырой лежит земле?
Вот, что знать бы надо мне…
Чтоб пойти и доложить
Тем, кто не успел дожить,
И геройски принял смерть,
Чтобы вам пожить успеть…
И Василий наш сурово
Сдвинул к переносью брови:
– Ну, рассказывай, земеля!
Я, сдержавшись еле-еле,
(думал, точно закричу,
когда Тёркин по плечу,
потрепал меня легко)
завернул рассказ такой…
Мы отнюдь не процветаем,
Что ни день, – то катаклизм…
Лишь на Кубе, да в Китае
Есть ещё социализм…
А в Эстонии Героя,
Как преступника, – под суд,
Монументы с поля боя
Где снесли, а где снесут…
И огонь уж Вечный гасят
Дорог, мол, мемориал!
А Бандеру, приукрасив,
Возвели на пьедестал…
Ветеранов льгот лишили,
Заменив грошами их.
Вот, квартиры дать решили
Тем, кто есть ещё в живых…
Только им уже не в радость,
В развалюхах жизнь прошла…
Вот такая, Вася, гадость
Наши грешные дела…
Вдруг зубов раздался скрежет,
Словно траки по камням,
И слеза скупая режет
Бронзу по его щекам…
Засверкали гневно очи!
В грудь ударил кулаком…
Что-то высказать мне хочет,
Только, видно, – в горле ком…
– Растащили всю Россию?!
Развалили наш Союз?!
Эх, жаль в обойме холостые…
За себя не поручусь!!!
– Вам не стыдно ветеранам,
словно нищим подавать?!
Сыпать солью им на раны,
Льгот заслуженных лишать?!
А под занавес – квартиры,
Как подачки, но не всем…
Что там ваши командиры,
Позажралися совсем?!
Ну, а сыновья, а внуки
Тех, кто не пришёл с войны?
Их надежда и порука,
Что не зря легли они
Там, в огне, на поле боя,
смело заслонив собою
от коричневой чумы
всё, о чём мечтали мы?!
Почему они молчат-то,
Как пред алтарём ягнята?!
Не спасут от подлецов
Память дедов и отцов?!
– Не простое это дело! –
говорю в ответ несмело, –
Хоть и нет КПСС,
в коей совесть, ум и честь,
Так единороссы есть,
Им числа в Госдуме несть…
Принимают, вишь, законы,
по которым миллионы
хуже нищего живут…
А кто против, – тех под суд!
***
Тут вдруг Тёркин встрепенулся:
– Нам суды те – нипочём!
И лукаво улыбнулся:
– Мы с тобой ещё споём!
Рвёт с плеча свою гармошку,
А в глазах его – огонь,
Я гляжу – не понарошку
Тянет он с плеча гармонь…
Только взял боец трёхрядку,
Сразу видно – гармонист…
Для начала, для порядку
Кинул пальцы сверху вниз…
Ах, басам покоя нету…
И запели тенора…
– Эй, ребята, с того света
Вам на этот свет пора…
Расплескал меха по ветру…
Что за чудная игра!
– Эй, ребята, с того света
Вам на этот свет пора!
И ведёт, поёт, наяривает,
И вещает вновь, и вновь…
Со слезами выговаривает
И надежду, и любовь…
– Что ж не слышу я ответа,
Ведь недолго до утра…
Эй, ребята, с того света
Вам на этот свет пора!!!
Вдруг, смотрю, – зелёным склоном,
Где кончается стена,
Поднимается колонна
Странно вооружена…
В скатках на плечах шинели,
Автоматы ППШ,
Видно, что давно не ели,
В чём там держится душа?!
Но в глазах, глядящих смело,
Негасимый тот огонь,
И кому какое дело:
Кто играет? чья гармонь?!
Снова Родина призвала
Тех, кто пали за неё!
Вася Тёркин, из металла,
Впереди полков встаёт:
– Вы, ребята, мне поверьте,
Слава ваша, подвиг ваш
Подарили вам бессмертье,
Нас не выведешь в тираж!
Кто захочет, тот услышит,
Кто услышит, тот поймёт,
Понимающий напишет,
Написавший, – нам прочтёт…
Разойдёмся по России
И расскажем, братцы, всем:
Что с Отчизной сотворили
Нам не нравится совсем.
Не за то мы воевали!
Не за то мы полегли!
Не за то врага мы гнали
Вон с родной своей земли!
Без оружия, без крови,
Без обиды и без драк,
Наведём порядок в доме,
прекратим этот бардак!
Все согласны?! Так, нале-во!
Шаго-ом арш! по городам…
И пошли по миру все вы,
Те, кто мир вручили нам!!!
Если где-то к вам, усталый
Тихо подошёл солдат,
Я хочу, чтобы вы знали, –
Васи Тёркина он брат…
Вы впустите, накормите,
Уложите его спать,
С ним о том поговорите,
Как его достойным стать.
Как нам, не ломая строя,
Не круша, без суеты,
Так Россию обустроить,
Чтобы их сбылись мечты…
Чтоб правители не лгали,
Не давали воровать,
Чтобы граждане не стали
Друг по другу вдруг стрелять…
Чтобы танки не палили
По Парламенту в Москве…
Мысли добрые чтоб были
В каждой светлой голове…
Чтобы все…
Тут я проснулся
В этом сквере на скамье…
Мне Твардовский улыбнулся.
Тёркин подмигнул вдруг мне.
Кто-то в ухо мне вещает:
– Да очнись ты, наконец!
Но…,
как прищурю глаз, – шагает
Вдоль по улице боец…
Ухваты
Я, как-то раз, под печкой хаты,
где мыши по ночам шуршат,
нашёл старинные ухваты:
на каждый случай – свой ухват.
Вот этот, толстый и солидный,
широк, ухватист и рогат,
для двухведёрного, как видно, –
со щами чугуна ухват!
А тот, поменьше чуть и краше,
мне показалось, вдруг, кричит:
я для горшочка с пшённой кашей,
с утра томящейся в печи!
Вот – чепела для сковородки,
а вот – лопата для хлебов,
а вот, с красивою обводкой, –
ухват для малых чугунков.
Вот жгут, из конопли сплетённый,
умело в веник превращён.
Века не помнят поимённо,
кем был ухват изобретён.
Но, так ли уж народу важно,
кто первый выковал рогач,
не в дар, не в бой, не для продажи.
Ведь бабе без него, – хоть плачь!
Пришёл на смену русской печке
надёжный газовый котёл,
а я вот повстречался с вечным:
ухваты старые нашёл!
С них, темноликих, и начался
музей домашний добрый наш.
Я б и сейчас не отказался
от этих щей и этих каш.
|
Наша словесность