№36 Александр ТИТОВ (Россия, Липецк) Два рассказа

Александр Титов - член Союза Российских писателей, лауреат II Литературного Форума "Золотой Витязь".

Лети, мой гусь, лети!..

Коля услышал, как бабушка тихо прошла на кухню, и проснулся. Было рано, но отец уже ушел на работу в колхоз, а мать гремела ведром возле коровы. Солнце нагрело край Колиной подушки, ему стало жарко лежать в постели — он откинул одеяло, встал и босиком зашлепал на кухню.

— Бабушк! — позвал он.

Коле хотелось, чтобы бабушка вышла из-за кухонной цветастой занавески н сказала: «А, проснулся, внучок!» Но она не слышала Колиных шагов.

Путаясь в занавеске, Коля вошел на кухню. Бабушка улыбнулась ему и, приподняв из кошелки большую сердитую гусыню, показала Коле желтых гусят. Пушистые комочки шевелились на соломе, тихо пищали.

— Вон какие! — сказала бабушка, удерживая в руках гусыню, которая вяло пыталась высвободиться из ее больших рук. Коля опасливо отодвинулся от гусыни, он боялся ее: она все время норовила ущипнуть его, когда он заходил на кухню, и злобно шипела.

— Бабушк, принеси гусенка. Я хочу одного потрогать.

Бабушка посадила гусыню на место, вынула из-под нее пушистого вертлявого гусенка. Гусенок мотал головой, стараясь просунуть ее между бабушкиными пальцами. Бабушка принесла его в комнату, поставила на большой просторный стол. Гусенок почувствовал твердую опору и пошел. Он спотыкался, смешно шлепал розовыми перепончатыми лапками.

— Ах ты, гусенок! — радостно засмеялся Коля. — Вон ты какой! Ты маленький!

Гусенок, прислушиваясь, склонил голову набок, удивленно заморгал выпуклыми глазенками. Потом, раскачиваясь, направился к краю стола.

— Держи, а то шлепнется, — кинулась к столу бабушка, собиравшаяся отойти по своим делам. Она растопырила пальцы, огораживая малыша от падения. Коля, однако, первый успел схватить гусенка и водворил его на прежнее место.

— Ишь, шустрый какой, сейчас к мамке своей пойдешь, под крыло. Ты маленький, тебя мамка-гусыня воспитывать будет. А я большой — через год в школу пойду, — рассказывал гусенку Коля.

— Давай, давай его сюда, — забрала гусенка бабушка, — а то забалуешь по рукам — квелый будет.

Она не спеша отнесла гусенка обратно. Коля зайти на кухню побоялся и смотрел в щелку между занавесками, как бабушка подсовывает малыша к теплому боку гусыни.

После обеда бабушка вынесла гусят на солнышко.

Коля сидел на чистых деревянных ступенях крыльца и смотрел на гусят, шевелящихся в густой зеленой траве. Он смотрел и выбирал среди них самого лучшего, чтобы запомнить его и полюбить больше остальных. Но гусята были все одинаковые, и Коля растерялся, не зная, какого из них назвать своим любимцем. Тогда он решил сосчитать, сколько гусят всего, но досчитал только до пяти и сбился.

— Бабушк, а сколько всего гусяток? — спросил он, оглядываясь в прохладные сени, где бабушка возилась в старом деревянном сундуке.

— Одиннадцать хороших и два плохих, — обернулась она, прищурясь на яркий свет, — всего, стало быть, тринадцать. Чертова дюжина. А те двое, знать, подохнут — бог не любит плохое число.

— А где плохие? — спросил он, не понимая, как это гусята могут быть плохими.

— Иди в дом, на кухню. Они там.

Коля прошел на кухню и за печкой, где зимой лежали дрова, увидел двух прижавшихся друг к другу мокрых дрожащих гусят. Один гусенок испугался Коли, побежал, шлепнулся на бок.

— У них ножки болят! — горестно воскликнул Коля.

Гусята пищали, пытались идти, но тут же падали, потому что не могли опираться на вывернутые уродливые лапки. Рядом, в чугунной сковородке с отколотым краем, для них была налита вода. Гусята пили, успели несколько раз свалиться в воду и были мокрыми. Их тонкие шейки вытягивались, казалось, они хотят выглянуть во двор, где тепло и солнечно.

Один гусенок перекувырнулся на спину, не мог подняться и пронзительно пищал, пока Коля не взял его на руки.

В глазах мальчика стояли слезы. Вся радость, накопившаяся с утра, исчезла, как только он увидел маленьких уродцев.

— Бабушк, дай вареного яичка, я гусятам покрошу, — попросил Коля. — И воду от них надо дальше отставить, а то они падают в нее и мокнут.

Поймав гусенка, жалостливоо погладил его.

— Тегик, хороший Тегик, — прошептал он, дыша на мокрого гусенка теплым воздухом. Так же приласкал и второго.— Я буду вас поровну любить!

Летние дни шли неторопливо. Больные гусята медленно подрастали. У обоих правые лапки были вывернуты на сторону, и, передвигаясь, гусята смешно прыгали. Коля различал их по голосам. Гусь покрупнее говорил «га-га-га», и Коля назвал его Гак Гакычем. У другого получалось скрипучее «те-е-е», и он получил имя Тег Тегыч.

Здоровые гуси не любили больных братьев, клевали и обижали их. Коля с помощью бабушки сделал для калек отдельный загончик, и целыми днями Тег Тегыч и Гак Гакыч спокойно лежали рядышком, греясь на солнце.

Все было очень хорошо, и Коля удивился, когда услышал однажды, как отец сказал бабушке:

— Прирежем, наверное, этих больных. Все равно больше они не вырастут, только корм зря переводим.

Коля в это время лежал на верху небольшого стожка сена, который с лета поставили возле дома для коровы. Коля смотрел в голубое сентябрьское небо и думал о том, что вчера несколько ребятишек из их деревни стали ходить в соседнее село — в школу. Коле тоже захотелось ходить туда новым красивым рюкзачком, и он не понимал, для чего надо ждать еще год. Услышав слова отца, Коля насторожился.

— Коля любит их, калеченых-то, — ответила бабушка,— так и крутится возле них целыми днями. Я и думаю — пускай живут, все мальчишке радость.

— Ладно, пусть поживут, может, пожирнеют,— подумав, сказал отец.— Приедет брат Георгий, тогда видно будет...

Прошел месяц, на улице заметно похолодало. Гусята выросли, превратились в настоящих больших гусей. Теперь их трудно было отличить от матери-гусыни. Калеки тоже подросли, но все равно оставались меньше братьев. Правые лапки у них по-прежнему бездействовали. Несмотря на это, передвигались они довольно быстро. При этом они опирались на широкие сильные крылья и махали ими. От нападавших здоровых гусей они, подпрыгивая, убегали или шипели, защищаясь крыльями. Больше всего они боялись людей и шарахались от них под стог сена. Но, увидев бабушку или Колю, гуси радостно ковыляли им навстречу.

Ударили первые морозы. Коля выходил на улицу в теплой куртке, гулял с гусями по огороду.

— Скоро нападает снег, а вам будет тепло,— разговаривал он с Тег Тегычем и Гак Гакычем,— я вам теплую закутку сделал.

В один из таких дней Колю с огорода позвал отец. Лицо его было загадочно-веселым.

— Иди домой,— позвал он Колю, — дядя Жора приехал!

Коля, шурша ботинками по желтым листьям, побежал в дом. Приезд дяди Жоры всегда был для него радостью. Дядя Жора привозил Коле гостинцы и городские электрические игрушки, паровозики и машинки. На этот раз для Коли был приготовлен сюрприз: возле стены, завернутый в плотную бумагу и перевязанный шпагатом, стоял велосипед с большими дутыми колесами. Такого в деревне ни у кого не было.

Дядя Жора очень обрадовался племяннику.

— Ух ты, какой большой стал! — воскликнул он, поднимая на руки Колю. — Растешь, брат, не по дням, а по часам.

Смущенный, сияющий, Коля пошел в другую комнату и стал  разглядывать игрушки, привезенные дядей. Они ему понравились, особенно радиоуправляемый автомобиль. Привез дядя Жора и маленький вертолет, который взлетал к потолку, если дернуть за веревку. А на самом главном подарке — на велосипеде — можно было потихоньку ездить по комнате.

От игры отвлекла мать.

— Иди, сынок, обедать, — позвала она. Все уже собрались за стол. У отца и дяди Жоры были налиты рюмки. Коле дали газировки, и он с важным видом чокнулся рюмкой со взрослыми.

— Отпусти Колю ко мне, — говорил отцу за обедом раскрасневшийся дядя Жора,— полетим с ним на самолете, погуляем по городу, сходим в кукольный театр, в зоопарк, в цирк, на хоккей.

— Пускай едет,— отвечал отец, — он теперь большой, послушный. С ним будет не хлопотно.

Коля был счастлив. Он ел шоколадные конфеты, запивал их газировкой и влюбленно смотрел на дядю. Коля мечтал о том, как будет ездить с дядей Жорой в трамвае, разглядывать дома, людей, вдоволь наестся мороженого.

— Вкусная гусятина! Молодая наверное? — спросил дядя Жора.

Коля отодвинул стакан с газировкой.

— Свежая. Сегодня зарубили, — весело подтвердила мать, не скрывая, что гусь зарезан специально для желанного гостя.

Коля дожевал конфету, давясь, проглотил ее, слез со стула.

— Вот Колька у нас хозяйственным мужичком растет,— сказал отец, поймав Колю на ходу за руку.— Он все с гусями возится и вообще любит животных, по телевизору передачи о природе смотрит...

Мальчик вырвался из сильных, горячих рук отца, нахлобучил шапку. Взрослые уже разговаривали меж собой, не обращая на него внимания, и Коля быстро вышел во двор. В углу сарайчика на соломенной постилке одиноко лежал Тег Тегыч. Он тревожно глядел по сторонам черными глазами-бусинками.

— Съели Гак Гакыча, — заплакал Коля. Ему захотелось пойти в дом и сбросить со стола посуду с закусками. Но что толку — отец даст ремня и запретит выходить на улицу.

Коля стал думать, куда спрятать Тег Тегыча, чтобы родители его не нашли и не съели на следующий день. Отдать соседскому мальчику Шурику, с которым Коля дружит? А вдруг соседи увидят гуся и вернут его отцу с матерью? Спрятать на огороде в ящике? Холодно, да и найдут скоро.

— Пойдем, я придумал! — сказал Коля, беря Тег Тегыча в руки. Он вышел с гусем из сарая и направился через выгон по направлению к реке, где под высоким берегом плескалась холодная вода. Над рекой в вечернем фиолетовом небе летели птицы, блестя оперением в лучах заходящего солнца.

— Ты полетишь с ними, — сказал Коля Тег Тегычу.— Мне бабушка говорила, что птицы летят туда, где тепло и много корму. Лети и ты. Ты подружишься с дикими гусями и будешь жить сто лет.

Нагнувшись, Коля положил гуся на пожухлую траву.

— Лети, Тег Тегыч!

Гусь испуганно жался к ногам мальчика.

В небе закричали дикие сородичи Тег Тегыча, и он, вскинув вверх шею, ответил им долгим гортанным криком. Потом запрыгал на одной ноге, шумно захлопал крыльями.

— Лети, Тег Тегыч, лети! — умолял Коля.

Словно понимая человеческий язык, Тег Тегыч заковылял вдоль берега, но взять разгон ему не удалось, и он застрял в зарослях сухого бурьяна. Тогда Коля освободил гуся, подтащил его к берегу и, что есть силы подбросил с обрыва кверху.

Тег Тегыч, шумно работая крыльями, плавно полетел над зеркальной гладью реки. Однако далеко улететь он не смог. Тег Тегыч быстро ослабел, с шумом опустился на воду. Плыть ровно он тоже не умел, и течение постепенно прибило его к берегу. Бедняга не мог сам выбраться на землю и уныло опустил голову, ожидая помощи. К нему на выручку торопился Коля, съезжая по сыпучему глиняному откосу.

Достав Тег Тегыча из воды, Коля медленно побрел вдоль реки, отыскивая пологое место, по которому можно взобраться наверх,

Сгущались сумерки. Коля шел в деревню, где в окнах уже загорались огни. В отблесках догорающего заката еще можно было различить стаи птиц. Они шумно работали крыльями, и, казалось, в вышине гудит слабый ветер. Грустные голоса птиц звали Колю в дальние страны, но он шел домой, а Тег Тегыч смирно лежал на руках, уткнув клюв за отворот теплой Колиной куртки.

Коля миновал полдеревни и уже шел по выгону, когда увидел фигуры трех людей. Они громко разговаривали и во все стороны светили карманным фонарем. Это были мать, отец и дядя Жора. Они заметили Колю, — нашелся! — голоса их радостно зазвучали в сумеречной тишине.

Семья   Фирсовых

Последний раз ударил ворчливый ослабевший гром, вздрогнули мокрые верхушки берез, сыпанули крупны­ми каплями по лужам, и дождь постепенно затих. Не­бо все еще было серым, грозовым, в дальних тучах по­сверкивали молнии, но семилетняя Аленка и пятилетний Костик уже не боялись грозы: в дверях сеней было вид­но, как медленно приближается и растет ввысь розовая полоска сухого погожего неба.

Семья механизатора Фирсова пряталась от дождя в сенях домика на окраине села Прохорове, где жила ма­ленькая добродушная старушка. Увидев прохожих, бе­гущих под дождем, она зазвала их к себе. Довольная тем, что у нее гости, старушка щербато улыбалась, суетилась, вынесла из хаты четыре табуретки — в дом Фирсовы не пошли, сославшись на грязную обувь.

Автобус, на котором час назад приехала семья хо­дил только до Прохорова. Оставалось пройти около пя­ти километров до Малинок — деревни, где они жили. И давно бы семья была дома, если бы не дождь и внезапные молнии. Дождь еще ничего, а вот гроза напуга­ла всех, и ребятишки первыми забежали в сухие тем­ные сени.

Глава семьи, Иван, еще молодой, лет тридцати двух, невысокого роста, в новых полуботинках и хорошем ко­стюме, стоял возле открытой двери и курил. Голубова­тый дым стремительно улетал в разряженный воздух, словно его утягивало в трубу.

Старушка вынесла детям молока. Костик сразу, с яв­ным удовольствием присосался к стакану. Аленка по­началу застеснялась, отодвинула стакан недалеко от себя, но, видя, что никто не обращает на нее внимания и не уговаривает, последовала примеру братишки.

Жена Ивана. Лида казалась задумчивой. К ее теп­лому крупному плечу прислонила светлую головку Ален­ка, а Костик все еще пыхтел, никак не мог осилить свой стакан.

Дождик постепенно прекращался, утихал, с деревь­ев шумно капало, и казалось, что он еще продолжа­ется.

— Ребятишки! Лида! Пора идти! — Фирсов-старший поправил кепку, начал подвертывать штанины брюк, с сожалением поглядывая на свои новые туфли,

Костик, допив молоко, вскочил, хотел побежать на­ружу, но отец успел схватить его за рубашонку.

— Штаны сначала подкатай, иначе живо в грязь уделаешь...

Дети были веселы, настроились идти дальше, только вот с обувью у них было плоховато — брат с сестрой шагали в мягких цветистых тапочках из войлока. Ког­да мать собирала ребят в город, она рассчитывала, что день будет таким же, как и с утра, — сухим и жарким. Поэтому нужно было скорее идти — в ходьбе теплее, а когда придут домой, Лида нагреет воды, напарит ре­бятам ноги, вскипятит чаю, и все будет в порядке.

— У меня гольфы новые, нынче купленные, — с огор­чением вспомнила Аленка, — я их уже намочила.

Девочка остановилась, погладила гольфы рукой. В го­роде, на автостанции, Аленка не утерпела и надела об­нову. Теперь жалела об этом.

— Вот и обновила, — улыбнулся отец. — Чего ста­ла, модница? Пойдем...

Первым на дорогу выскочил Костик, Он устал без движения — долго сидел в автобусе, затем в темных скучных сенях, где возле маленького окошка жужжали мухи, бестолково стукаясь в серое запыленное стекло

Очутившись на улице, на свежем душистом воздухе, мальчик вприпрыжку побежал, шлепая по лужам, раду­ясь теплой воде и обилию грязи. Он взбрыкивал ногами, словно застоявшийся жеребенок, и оглядывался на­зад, наблюдая, как летят брызги и лепешки грязи. На­дув губы, Костик гудел, изображая самосвал, тяжело идущий по размытой дороге.

— Коська! Не беги, иди полегоньку! — прикрикнула мать, хотя знала, что сынишку одними словами не остановишь. Она оглянулась—на пороге окраинного до­ма стояла старушка в белом платочке. Прислонив к гла­зам ладонь козырьком, она смотрела вслед уходящим.

Неожиданно показалось солнце. Оно ослепило старушку — та прикрыла глаза рукой. Свет заиграл в ты­сячах лужиц, хлынул на мокрые березы, и они засвер­кали, точно облитые лаком. Чистая трава взъероши­лась, стала еще зеленее, и каждая травинка держала на своем острие прозрачную сверкающую капельку.

Старушка отняла ладони от глаз — лицо ее даже на расстоянии излучало доброту.

Лида благодарно улыбнулась, махнула ей на про­щанье полной загорелой рукой.

«Даже спасибо забыли сказать, — смущенно поду­мала она, — выскочили как угорелые...»

 — Мам, у меня в тапочках вода хлюпает! — обернулась веселая раскрасневшаяся Аленка. Новые гольфы были усеяны крапинками грязи, но девочка уже их не жалела и новыми не считала.

— Ну и что? — ответила мать. — У меня в туфлях тоже полно... Ничего, авось лето. За околицей Иван остановился.

— Слушайте, зачем нам проселком темехать? Ноги скользят, разъезжаются, а тут еще сумка тяжелая... Да­вайте-ка обочиной и к лесу! По траве как-никак легче.

Никто с ним не спорил, и Фирсовы свернули влево. Они знали, что этот путь гораздо длиннее, зато не при­дется месить грязь. Костик два раза уже падал, да и прыти в нем поубавилось. На полпути как бы на руки не пришлось его брать, если вдруг уморится.

Трава высокая — Аленкины гольфы совсем промок­ли, а башмаки Ивана заблестели ярче, чем на витрине.

Все ближе лес. Темная стена светлела, вырастала. Различались постепенно стволы берез, голубоватые ели.

Трава по ногам щекочется! — хихикнул Костик.

Лес уже рядом. От него потянули сыростью, гнилым пахом разбухшей коры. Под деревьями лежала старая листва, пучками росла высокая бледная трава. Когда Фирсовы входили в лес, солнце уже пригре­ло. Над опушками, как над большими кастрюлями, под­нимался теплый пар. Он тяжело, неуклюже ворочался над примятыми ливнем цветами, а близ поля, на откры­том черноземе, видневшемся в прогалы деревьев, туман казался белым дымом. Воздух был горячий, насыщен­ный влагой, но дышалось легко.

— Пап, а правда, что в лесу волки? — спросил Кос­тик. Ожидая ответа, нащупывал большую мозолистую руку отца.

Ответила брату Аленка:

— Эх, дурачок! Волков взаправду не бывает. Их только по телевизору показывают: в мультиках и в кино.

Костик остался доволен таким объяснением, отпустил отцовскую руку. Но тут же взвизгнул, отпрянул в сторону — голые ноги обожгла крапива.

— Обкрапивился, — заныл он, — Куда ты нас, папка, привел?

— Отец... Он заведет... — Жена Фирсова взяла за руку Аленку и стала присматриваться, как лучше обойти заросли крапивы. Мать и Аленка озабоченно намор­щили лбы и стали похожи друг на друга: Лида боль­шая, круглолицая, а дочь — ее маленькая копия: такая же пухленькая, краснощекая и голубоглазая.

— Крапивы испугались? — засмеялся Фирсов. — Ну, подумаешь, обожгет разок-другой. Делов-то... Она, матушка, от голода людей спасала... Смот­рите, р-раз! р-раз! р-раз!

И он стал рвать крапиву голыми руками, собирая ее в большой букет.

— Ну, кто возьмет? — Он растер самые жгучие верхушечные стебли на плотной загрубелой ладони.

Ребятишки и Лида со смехом бросились наутек. Но­ги шуршали в траве, искорками взлетали капли влаги.

— Догоню! Догоню! — шумел Фирсов. — Сейчас я кого-то поймаю...

Аленка, услышав близкий топот отца, от восторга и страха завизжала на весь лес.

Фирсов разыгрался словно мальчишка — забежав вперед, изо всех сил стал трясти тонкую высокую березу: всех моментально обдало быстрым шумным дождиком.

— Ты что делаешь? —  рассердилась жена. — И без того вы­мокли, а ты опять... Подними сумку!.. Так и знала, ку­лек с пряниками размок.

— Хочу пряника! — потянулась к сумке Аленка.

— И я! И я! — запрыгал Костик, стирая с лица капли, пахнущие березовой листвой.

— Проголодались? То-то! — Фирсов начал раздавать детям гостинцы. — Ходите со мной: всегда аппетит будет.

— Пап, давай в лесу дом построим, — предложил Костик. Он уже грыз пряник. — Будем здесь играть и жить. А бабушка будет ходить к нам в гости.

— Ишь, какой шустрый. А волки?

— Так их нету.

— Понимаешь, сынок, в лесу жить скучно. В дерев­не веселее. Как ты будешь тут без Владьки, без Олежкой? И на тракторе я здесь не проеду...

Мальчик задумался, почесал русую головку.

— Лес кончился неожиданно, хотя путники знали, что он маленький. Теперь Фирсовы шли краем поля. На просторе, в гуще колосьев, росла дикая, сильная и пыш­ная яблоня. Фирсов любил это дерево. Каждый год, вспахивая здесь почву, он обходил яблоню плугом, стараясь не задеть корни.

Вышли к берегу Дона. Над кручей невольно замед­лили шаг. На горизонте, с левого края, уходила гроза. Там нестрашно посверкивали малиновые молнии, а гро­ма и совсем не было слышно. В той стороне было тем­но, будто полнеба завесили черным одеялом, от которого протянулись вниз седые космы дождя. Зато на правой половине земли, над выпуклой, освобожденной от туч поверхностью, солнечные лучи проложили светлую до­рожку, в полнеба играла двойная радуга: снаружи боль­шая, расплывчатая, а внутри маленькая, яркая, только что народившаяся.

— Большая все-таки земля, — задумчиво произнес­ла Лида, — на одном краю дождь лупит, гроза бьет, а на другом солнышко, тепло.

— Это еще не вся земля, — вздохнул Иван, — тут километров на восемь—десять обзор. Из космоса бы взглянуть на нее!  

— Пап, я, думал, дождик прямо льется, как из лейки а он, глянь, косматый, — сказал Костик, показывая пальцем на тучу.

— Да, сынок, иной раз кажется, что и есть-то на све­те одна наша деревня, а выйдешь так вот случаем на берег Дона, глянешь — и душа словно обновится, дет­ство иной раз вспомянется...

И, обращаясь ко всем, отец добавил:

— Давайте-ка пошустрее. И так кругаля дали... Внизу, под высоким берегом, блестел, переливался Дон. После дождя вода нисколько не помутнела — зо­лотилась на песчаном мелководье, темнела на свалах. Издалека было видно, как быстрое течение шевелит пе­сок, и он легко струится, перекатывается на другое ме­сто, меняя узор дна.

Показалась деревня. Фирсовы зашагали быстрее. Больше никаких приключений у них не было, если не считать того, что Аленка заметила пушистого, похоже­го на кошку, зверька, скрывшегося в норке, а Костик отдал свой недоеденный пряник лошади, пасшейся на лугу.