№6 Юрий ЮНГЕРОВ (Россия, Барнаул) «Гость камеры смертников или Начальник тишины» Всеволода Филипьева как интертекст (Булгаков, Достоевский)

Юрий Юнгеров - филолог.

«Гость камеры смертников или Начальник тишины» Всеволода Филипьева как интертекст (Булгаков, Достоевский)

Введение

 

Выбранная нами тема совершенно не затронута в современном литературоведении по объективным причинам (недавнее время написания повести Вс. Филипьева). Но рассмотрение данного произведения как интертекста предоставляет широкое поле для исследования, поскольку интертекстуальный метод достаточно разработан в литературоведении, а также существует множество научных, публицистических и прочих исследований по творчеству М.А. Булгакова и Ф.М. Достоевского.

Личность Вс. Филипьева¹ нас будет интересовать с точки зрения его пребывания в особом историко-культурном контексте. Автор практически не известен среди литературной общественности, однако его мировоззрение однозначно позволяет нам выбрать определенный метод изучения его произведения – это ортодоксальный метод, поскольку Вс. Филипьев существует именно в парадигме православного отношения к миру и к художественному произведению в том числе.

В нашей работе мы хотим показать, что повесть Вс. Филипьева является ярким примером интертекста в парадигме ортодоксального мировоззрения. Оно не только раскрывает суть романов Булгакова и Достоевского (с точки зрения автора) и противопоставляет их, но и является православной художественной притчей, содержащей в себе все виды богословия (нравственное, аскетическое, догматическое, сравнительное, основное), а также и экклесиологию.

Сопоставляя и противопоставляя тексты Булгакова и Достоевского в основе «Гостя камеры смертников или Начальника тишины», мы поставили себе целью не только изучить, каким образом существуют эти тексты, но и обозначить вероучительные особенности данной повести, поскольку эта повесть является притчей, и в ней автор преследует определенные миссионерские цели.

Цель данной работы – нахождение интертекстуальных связей с произведениями М.А. Булгакова и Ф.М. Достоевского в повести Вс. Филипьева.

Задачи:

 

Выявление текста Булгакова и Достоевского в повести Вс. Филипьева;

Рассмотрение способов (художественного, идейного) построения интертекстуальных связей;

Рассмотрение взаимодействия этих текстов Булгакова и Достоевского;

Определение задачи наличия интертекста в произведении.

Все тексты мы рассматриваем во взаимодействии или же противодействии друг другу в парадигме текста Филипьева, а также в историко-культурном контексте и мировоззренческой концепции автора данного произведения. Таким образом нам проще будет выявить как сами интертекстуальные связи, так и причину их появления в тексте.

Объектом исследования нашей работы являются произведения: «Гость камеры смертников или Начальник тишины» Вс. Филипьева, роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» и романы Ф.М. Достоевского («Преступление и наказание», «Братья Карамазовы»).

Предмет исследования – интертекстуальные связи в повести Вс. Филипьева и их взаимодействие на основе мировоззренческой концепции автора «Гостя камеры смертников».

Методологической базой являются работы по интертексту (указанные работы, Р.Барта, Ю.Кристевой, Н. Фатеевой), научно-богословские² (К.Борщ, М. Эпштейн), работы по исследованию творчества Булгакова (А.Кураев, Бузиновские и др.), Достоевского (М.Бахтин, Вяч. Иванов), святоотеческие работы (Иоанн Дамаскин, Феофилакт Болгарский³ и работы апологетов традиционного Православия (учение новомучеников и исповедников Российских⁴), документальные свидетельства о религиозной ситуации 20 века (работы Бабкина, Регельсона и др.).

Мы выбираем интертекстуальный метод (за основание этого метода берем указанные работа Р. Барта, Ю. Кристевой и др.) для разработки данной темы, т.к. необходимо выявить тексты Булгакова и Достоевского в тексте изучаемой повести, сопоставить и противопоставить их. Также используется и историко-культурный метод, т.к. необходимо выявлять эти текстовые взаимосвязи именно в определенном культурно-мировоззренческом ключе.

Практическая значимость: данное исследование впервые производит литературоведческий анализ данного произведения, может использоваться в вузах в целях практического изучения интертекста или же в духовных училищах и семинариях с точки зрения ортодоксальной (а также в миссионерских целях) и для оценки богословских вопросов, разбираемых в данном произведении. 

 

Принципы построения интертекстуальности в повести «Гость камеры смертников или Начальник тишины»

Как правило, интертекст, т.е. конструкция «текст в тексте» предполагает установку автора на диалогичность, поскольку этими текстами вводится не одна точка зрения автора, но и взгляд «из текста» другого произведения. Естественно, это не исключает возможности существования субъективного, индивидуального сознания самого автора. Диалог не всегда предполагает со-действие текстов, но может быть и противо-действие их. В разбираемой нами повести мы как раз и встретим второй тип взаимоотношений текстов. Усугубляется подобная полемика и специфичным жанром этого произведения, о котором мы скажем чуть ниже.

«Гость камеры смертников»⁵ - яркий пример интертекста. В данной повести присутствует текст Булгакова и текст Достоевского. Сам Булгаков упоминается при характерном диалоге Князева с Власом (когда он предлагает ему контракт с САТАНА - Содружества Автономно Творящих Авторов, Независимых Агентов) и в речи Архипыча о неевангельском Иисусе. Его (Булгакова) текст («Мастер и Маргарита») - это вся сюжетная платформа повести. По принципу булгаковского романа строится сюжетно-композиционная линия и система персонажей.

Достоевский присутствует в снах Архипыча (где уже сложно отграничить реальность 19 века и собственно сон, который может быть и видением), так и в тексте в архетипических мотивах и персонажах.

Данная повесть является, по авторскому определению, повестью-притчей. Конечно, таковая художественная притча отличается от простой, которая есть малый дидактический жанр. Но тем не менее, есть некоторые свойства в повести Вс. Филипьева, которые взяты именно от притчи.

Всякая притча аллегорична, предполагает поучение и оппозицию категорий «хорошо»-«плохо», «правильно»-«неправильно» и т.д. Также притче свойственен диалог или же полемика с чем-либо (поведением, культурой и проч.). В каждой притче заключена некая правда, некий поиск, некий ответ. Причем часто этот ответ ищется в противопоставлении обыденному сознанию.

Именно полемика и противопоставление представлены и в данной повести-притче. Полемика ведется с романом Булгакова «Мастер и Маргарита» (который показывает мир без Бога, мир подмен и фальсификаций) на уровне как идейном (поскольку такова главная задача любой притчи), так и структурном (заглавие, композиция, система персонажей) - поскольку эта притча художественна и существует в парадигме множества текстов.

Явно видно сопоставление и даже противопоставление (в основном - философское, однако можно встретить и сюжетное противопоставление) текстов Булгакова и Достоевского. См. характерный монолог Архипыча: «Очень верно ты это, Федор Михайлович, подметил, что все сочиненное должно соответствовать евангельскому духу и догматам. А коль не так, то выйдет промашка, как у Булгакова, к примеру. Писатель-то он хороший, но вот Христос у него какой-то ненастоящий получился, неевангельский. А промашка в таком деле недопустима, а то вместо Христа можно людям лже-христа начать проповедовать. Упаси, Господи».

Противопоставление же сюжетное можно увидеть в полужитийном повествовании Достоевского и антижитийном - Булгакова, оба эти приема будут так или иначе затронуты в повести Вс. Филипьева.

Мы видим необходимость применить именно «ортодоксальный метод» к анализу данного произведения как интертекста, поскольку сам автор позиционирует себя как православный, и главной его задачей в произведении (исходя из подзаголовка) является объяснение той самой надежды – т.е. Истины, евангельского Христа. Кроме того, Вс. Филипьев являлся на момент написания произведения монахом довольно консервативной Православной Русской Зарубежной Церкви, поэтому в его повести исключены возможные отступления от догматов и Предания Православной Церкви, что просто обязывает нас рассматривать все художественные приемы в связи с православной традицией и православным учением. Мало того, сам Вс. Филипьев говорит об отступлениях от вероучения православного, поэтому мы неизбежно должны обратиться к вероучительным основам, на которые опирается автор повести.

Путем полемики с романом Булгакова четко отражается взгляд самого автора на существование человека без Бога. Возможно, где-то эта полемика не совсем корректна⁶, однако важен сам принцип сопоставления и противопоставления.

 

Текст Булгакова

Главенствующий текст – «Мастер и Маргарита». «Гость камеры смертников» своего рода зеркало «Мастера и Маргариты». Главенствующим называем не по идейности или же философии, но по композиционно-сюжетной организации и по персонажам.

 

Заглавие

 

Название повести Вс. Филипьева содержит в себе имя Христа (имплицитно), т.к., несмотря на то, что Он появляется на протяжении сюжета всего 3 раза (реальное появление, не считая случая явления в голосе или же Лика в конце повести), именно Гостю отдана главная роль, потому что вокруг Него сконцентрирована вся жизнь персонажей «Гостя камеры смертников». В заглавие же романа М.А. Булгакова вынесены имена двух персонажей – Мастера и Маргариты, которые, однако, не являются центром, ибо в романе все концентрируется вокруг Воланда: он карает, он милует, он дает «блага» тем же Мастеру и Маргарите. В ранних же вариантах заглавия присутствовал именно Воланд: «Черный маг» (1928-1929), «Копыто инженера» (1929-1930), «Великий Канцлер» (1932-1936), «Князь тьмы» (1937). «Мастером и Маргаритой» роман стал в 1938 г., возможно предположение (и вполне обоснованное), что это была своего рода самоцензура. Тем не менее, первые редакции говорят именно о Воланде, т.к. он играет роль «распределителя ценностей» в романе. Итак, даже в заглавиях мы видим некое противопоставление Христа (евангельского, ибо есть и неевангельский Иешуа в ершалаимских главах «Мастера и Маргариты») Воланду.

Подзаголовок повести Филипьева «Повесть-притча для потерявших надежду...» вновь полемизирует с булгаковским романом без Бога. Произведение Филипьева христоцентрично, поэтому обратиться может даже убийца или криминальный авторитет. У Булгакова Маргарита, потеряв надежду, обращается именно к диаволу за помощью. Конечно, это может объясняться тем, что сами намерения Маргариты были нехристианские по своей сути: она хотела найти своего любовника. Тем не менее, ни один персонаж «Мастера и Маргариты» не имеет защиты от Воланда. В «Начальнике тишины» же этот момент переворачивается: «Светлейший» и Князев бессильны перед теми персонажами, которые прибегают к помощи Гостя. Эпиграф же «Мастера и Маргариты» говорит о диаволе как о «благодетеле», причем идея гетевского «Фауста» переворачивается: всесильным является не Бог, который и спас Фауста от рук диавола, а Воланд, т.е. сатана.

Композиция

 

Повесть Вс. Филипьева делится на две части: сюжетные главы (главы московские и американские - по месту сюжетообразования) и главы, цитирующие рукопись «Начальника Тишины», которые можно для удобства именовать абхазскими. Московские и американские главы описывают события конца 20-начала 21 веков, а абхазские – примерно середину 20 века. Несмотря на то, что сам монах, пишущий «Начальника тишины», никак не участвует в сюжете самой повести, его рукопись (читающаяся, судя по всему, о.Серафимом) играет, без преувеличения, главенствующую роль - составляет философскую часть всего произведения: суть христианского подвига, христианского жития, эта рукопись воплощается позже и в самом сюжете, как - укажем ниже.

У Булгакова роман также условно можно разделить на московские главы (двигающие современный автору сюжет) и ершалаимские (роман Мастера, внушенный ему Воландом). Несмотря на все споры, которые идут о сути ершалаимских глав, можно отметить, что они ведут параллельный сюжет (хоть и в далеком от «московского» времени), который позже мистически пересечется и с московскими главами: Пилат будет прощен своим автором - Мастером, и пойдет гулять по лунной дороже с Иешуа, навещая при этом сны ученика Мастера - Ивана Бездомного, а сам Мастер - парадокс - будет прощен Воландом по просьбе созданного им Левия Матвея (конечно, не до конца разрешенным остается при этом вопрос: являются ли в парадигме романа «Мастера и Маргариты» ершалаимские главы воспроизведением реально происходившего или же просто творческим плодом Мастера, который потом и породил реально существующих Пилата и Иешуа). Кроме того, эти главы являются двигателем конфликта Мастера с окружающим миром (роман, который уже никак не может отделиться от самой жизни персонажа).

Как в «Мастере и Маргарите», так и в «Госте камеры смертников» есть некие хронотопические центры, в которых персонажи, которые ранее не были известны друг другу, встречаются. Таковыми являются морг, квартира Власа, избушка о.Серафима. В морге находится старик Архипыч (образ праведного человека, есть даже некоторые признаки его юродства), который объединяет вокруг себя Власа, Влада и Жана Замоскворецкого. Квартира Власа объединяет вокруг Власа (человека, идущего по пути к Богу) Влада и Анжелу. Избушка отца Серафима удостоилась принятия Самого Гостя со святыми, а также в ней объединились вокруг о.Серафима Влас, Влад и Анжела, монахиня Неонилла (которая была той самой девочкой, которую «почему-то» не убил Влас 10 лет назад), позже туда поедут и Архипыч с Жаном, т.е. это – средоточие всех персонажей, идущих к Богу, ибо хозяин избушки является тем самым пастырем, вокруг которого собираются словесные овцы. Необходимо отметить, что все персонажи концентрируются подобным образом и имеют связь друг с другом именно по причине такого усмотрения о них Гостя. Надежда была послана Им к Власу, когда он совершал преступление, тело Василисы попадает именно в тот морг, где работает Архипыч, который, в свою очередь, знаком с о.Серафимом – служителем Бога и т.д.

В «Мастере и Маргарите» сами многие персонажи идут к Воланду: собираются в Варьете, приходят к нему на квартиру, т.е. Воланд, не без помощи своей свиты (в т.ч. и путем «приглашений»), объединяет персонажей вокруг себя, т.е. это именно во власти Воланда. Именно он и создает свои хронотопические центры: нехорошая квартира, Варьете. Причем Воланд действует очень размеренно: приглашает, а сам остается на месте и не суетится, ибо его жертвы сами приходят к нему. Князев же (альтернатива Воланду и его свите) не может кого-либо объединить, он лишь мечется от одного места к другому, пытаясь приобрести себе хоть одну душу. Хронотопические центры ему неподвластны: в морге его просто-напросто не слушает Архипыч и отдает тело Василисы Власу, в избушку он тоже не может попасть по известным причинам. Даже в своем центре, в фирме «Утренняя звезда», он не может властвовать: «...прочтя молитву трижды, Влас остановился от неожиданности, потому что Князева в кабинете больше не было. Если бы Власа спросили, видел ли он, как Князев исчез, то Влас ответил бы отрицательно. И действительно, никакого чудесного исчезновения он не заметил. Но факт оставался фактом - Князева в кабинете не было, хотя входная дверь как будто бы оставалась закрытой». Потом, без каких-либо проблем, Влас забирает копию подложного заявления на него и уходит. Т.е. Князев, хотя и имеет большую власть, данную ему от «Светлейшего», не может ею воспользоваться в силу наличия Гостя на протяжении всех страниц повести. Конечно, он может использовать свою власть физически, что и делает (убиты Василиса и Влас), однако его хозяину не нужна подобная смерть, ему нужно именно убийство души: «Я что тебе говорил, князь? Я о чем просил? Я же тебе человеческим языком объяснял, что мне не нужен труп твоего Власа! Мне душа его нужна! Слышишь, князь, ду-ша! Убийца несчастный! Мерзавец! Что ты наделал?! Ты куда его отправил?! Ты хоть понимаешь, что теперь мы его потеряли навсегда?!». В итоге Князев уловляет лишь одну душу, о чем мы будем говорить ниже, поскольку мы уже перешли непосредственно к системе персонажей.

Система персонажей

 

Определим принцип сопоставления и противопоставления персонажей произведений Филипьева и Булгакова. В романе «Мастер и Маргарита» все герои так или иначе концентрируются вокруг Воланда, все подчиняются его безраздельному властвованию. В повести же Филипьева персонажи делятся на две категории - идущие (или же готовящиеся пойти) по пути, ведущему к Богу, и идущие в противоположном направлении. Причем, если в романе Булгакова вторая категория более успешна (вернее даже – единственна), то в повести Филипьева, как в зеркале булгаковского романа, она остается практически ни с чем. Первую категорию персонажей Филипьева мы противопоставляем персонажам Булгакова по их жизненному пути, а сопоставляем по методу создания образов персонажей, ибо всякое противопоставление неизбежно влечет за собой и сопоставление. Персонажей же второй категории мы противопоставляем по методу создания, а сопоставляем по их жизненному пути.

Вместо неизвестного автора романа (все-таки Воланд или Мастер пишет это - до конца не понятно) в «Госте камеры смертников» мы видим монаха с рукописью. Он - тоже таинственный персонаж, т.к. практически ничего не известно из его прошлой жизни, кроме прыжка с парашютом (из самой рукописи; и то, сам о.Серафим сомневается, он ли стал таинственным отшельником: «"Неужели рассказчик и сделался впоследствии таинственным отшельником?", - гадал отец Серафим») и о месте его жизни (находка о.Серафима). Странна и эпитафия на могиле, написанная от первого лица в день самой смерти, равно как и дата на рукописи (также день смерти). Келья, в которой лежит рукопись обретается чудесным образом: «И вот через несколько дней пути отец Серафим, углубясь на привале в чащобу, случайно обнаружил загадочную келью. Правда, тогда он еще не знал, что она загадочная. Но вскоре это сделалось очевидным. Монах-проводник, добрую половину жизни подвизавшийся в этих местах, понятия не имел о существовании кельи. Впоследствии выяснилось, что вообще никто из окрестных пустынножителей ничего про эту келью и ее хозяина не знал». В деревянном ящике (подобие гроба) и находится «Начальник тишины». Рукопись же Мастера благополучно сгорела (вернее, была сожжена самим автором, психически неуравновешенным), а позже была взята буквально из-под задницы кота: «Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду» [254].

Мастер воспроизводит роман письменно, а Влас - рукопись монаха, однако это воспроизведение не просто творческое, но «проживание» этой рукописи своей жизнью. Как «несгораем» роман Мастера, так и рукопись, только она не мистически появляется «на ладони Воланда» (т.е. роман все-таки сгорел, но вытащен сатаной из «небытия»), но последовательно воплощается в жизни Власа (последние главы – «Страдание» - воплощается в мученической кончине Власа, «Блаженство» - предвосхищают будущую жизнь). Мастер не пишет жизнью ничего, он - просто психический нездоровый человек с явным диагнозом (он сам свидетельствует об этом в разговоре в Иваном Бездомным: как начал бояться темноты, некоего спрута и проч.), которому внушается Воландом роман. Мастер безволен, за него все решила Маргарита: «А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я» [339], поэтому он обречен на вечный «покой» с Маргаритой. Влас же - к концу повести становится житийным персонажем. У Мастера в конце «Мастера и Маргариты» нет перспективы и продолжения деятельности, т.к. ему не нужен больше роман, он - бесплоден, т.к. не для кого больше писать («я уже не буду писать о нем»), его роман Мастеру ненавистен и страшен: «У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет... ничто меня вокруг не интересует, кроме нее... меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал». Позже о Мастере Воланд усматривает нечто «лучшее»: «вечный покой», с материальными благами (домик, слуга, цветущие вишни: все это весьма значимо в контексте романа) который будет ознаменован бездействием Мастера, где он ничего не сможет создать и ничего не сможет оставить после себя, т.к. этот покой есть самый настоящий ад для Мастера⁷. Влас же погибает, не получая земных благ, романтическо-мещанских; страдает, оставляя плоды после смерти - Анжела, Влад, возможно, следующим плодом будет и мама Василисы.

Влас является сюжетно и «Мастером» и «Маргаритой» одновременно. Он спасает Василису - освобождает ее духовно (реально же она сама освобождается через мученическую кончину) из публичного дома (Маргарита «вытащила» Мастера из психиатрической клиники посредством Воланда). Однако Влас оставляет выбор перед Василисой, он не требует, не прибегает к «магическим» силам, одним словом - не властвует, но сама она делает выбор. Мастер же появляется у Воланда без своего желания и совершенно неожиданно для него самого. Связано это и с противоречием между двумя «видами» любви: любовь-обладание и любовь-жертва. Маргарита хотела, чтобы Мастер был для нее, писал для нее, явился для нее и всегда был с ней. Влас же говорит: «я прошу тебя: просто будь», он даже готов принять тот факт, что Василиса не была тверда в своем решении и отменяет «налет» на публичный дом: «Главный вопрос заключался в том, хочет Василиса быть свободной или нет». Плодом любви-обладания является продажа Маргаритой души дьяволу (после чего она становится ведьмой) и также превращение в ведьму домработницы. Вслед за Василисой спасается и Анжела (в противовес домработницы Маргариты - Наталье). Как Мастер Влас выступает в роли «писателя» о себе (см. выше).

Вполне уместно сопоставление образа Иванушки и Власа. Поскольку и тот, и другой являются учениками: Иванушка - ученик Воланда через Мастера, будущий «историк», а Влас - непосредственно ученик Гостя, Который позже направляет его к о.Серафиму. Влас попадает в тюрьму, где к нему является Гость (Сам). После этого Влас становится «безумным во Христе», желает донести благую весть до кого-либо, презревшим прошлую свою жизнь, а позже - и все земное, из чего и будет следовать его мученическая кончина. Иванушка после явления ему Воланда оказывается в психиатрической клинике, его посещает не совсем нормальный Мастер (слуга Воланда, возможно, который сам не знает этого). Следует реальное безумие Иванушки (без Христа, своего рода «Иванушка-дурачок» в конце романа), оно усугубляется рассказами о Пилате, которые становятся навящивой идеей. В итоге Иван Бездомный становится более опытным безбожником (учеником Мастера). Позже Иванушка показан как профессор (необходимо отметить, что 7 лет - очень короткий срок, учитывая крайне низкий образовательный уровень Ивана, не знающего ни «Фауста», ни Канта и проч.), т.е. является успешным «философом» и атеистом, а Влас - убит зэками и видимо не имеет «карьерного» успеха. Тут профанация: Иванушка деланный профессор (за 7 лет), при этом – губитель душ, который будет продолжать дело Мастера, Влас же реальный мученик за Христа (подобный мученику Севастьяну, принявший на себя и подвиг преподобного Виталия), который, по сути, спас погибающие души.

Появление Гостя с самого начала романа приносит за собой череду освобождений (в прямом и духовном смысле слова), а появление Воланда - череду смертей и смущений, иными словами, он действует как опытный искуситель. Воланд ведет в погибель «немощных», а Гость пришел «взыскать и спасти погибшее» (Матф. 18:11), именно поэтому является к убийцам (или же блудницам и преступникам через бывшего убийцу Власа) и дает им шанс, не отбирая при этом свободы воли, не принуждая.

Смысловой, духовной кульминацией повести, несомненно, можно называть главу «Вечеря». Здесь с Гостем в маленькой избушке о.Серафима собираются святые, объясняющие Власу путь христианский (в т.ч. является и новая мученица Василиса). Эта вечеря очень тиха, находится в загородном домике, без шума и блеска. В «Мастере и Маргарите» таковой кульминационной главой является «Великий бал у сатаны». Перед шумным балом Маргарита принимает антикрещение в ванне с кровью - первая ступень инициации (Влас же после Вечери принимает «второе крещение» - исповедуется). Этот бал очень шумен, проходит в огромном зале под громыхающую музыку, на нем собрались темные гении, сатанисты и проч. Там же появляется и любопытный барон Майгель, и в виде его крови (из черепа Берлиоза) принимает сатанинское причащение Маргарита (вторая ступень инициации). При этом кв. 50 видимо пустует, т.е. в данном случае Воланд с его свитой изменил пространственно-временный рамки происходящего, поскольку шум бала не слышен никому (единственное замечание которое было сделано: звуки патефона), равно как никто не мог заметить и «расширения» квартиры. Гость же, хотя и мог бы, не пошел против законов и находится в обычной комнате, в период отсутствия о.Серафима (т.е. является в кротком образе), а Власа позже хозяин дома обнаруживает внутри этой самой комнаты.

Главный персонаж, который терпит крах – Князев (сразу необходимо обратить внимание на фамилию, которая отсылает нас к «князю тьмы» и проч. характерным наименованиям) – слуга некого «Светлейшего», однозначно, самого диавола (см. названия фирм – САТАНА, «Утренняя звезда» - так называют Люцифера, падшего ангела). В нашей парадигме сопоставления он является Коровьевым (исполняющим волю Воланда, а в данном случае – волю «Светлейшего»), поскольку сопровождается соответствующими атрибутам – есть своя «нехорошая квартира» (фирма), он делает какие-то фокусы (знает, что Влас приходил к о.Понтию, знает о криминальном прошлом самого о.Понтия и угрожает ему, он в курсе того, что Анжела ушла из публичного дома и проч.; также он переодевается и меняет профессии (милиционер, психолог, хозяин фирмы, депутат) и т.д.). Само поведение – то заискивание, то серьезность и суровость – отсылает нас к свите Воланда, в т.ч. и Коровьеву.

Князев профанирует и тему Божественного, и сам текст «Мастера и Маргариты» (интересный ход Филипьева): говорит о Булгакове, когда к нему приходит Влас: «А вы уже, наверняка, "Мастера и Маргариту" вспомнили, Воланда и всякие сказки? Разве дело в названии, голубчик?». О всякого рода мистике Князев тоже отзывается с иронией:

«- Князев, - простонал Влас, - вы бес во плоти!

- Опять русскую классику вспомнили! Ох, уж мне эти литераторы. Достоевские всякие. Понавыдумывают, позапугивают людей. Черт знает что!»

В то же время сам Князев признается, что он бес: «А вы нас Богом не пугайте, дорогой Влас Александрович, - зашипел Князев, - в Бога мы тоже веруем, и, между прочим, трепещем, милостивый государь!» («Ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; и бесы веруют, и трепещут» - Иак. 2:19).

Присутствует также в имени Князева и братоубийственный код. Святополк Каинович (причем сам Князев старается не говорить своего имени). Святополк – убийца Св. Князей Бориса и Глеба. Каин – первый братоубийца, который из зависти убил праведного Авеля. По сути, братоубийством занимается и сам Князев, пытаясь человеческие души отдать диаволу.

Теперь необходимо объяснить, почему Князев не имеет такого успеха в повести, как Воланд в «Мастере и Маргарите».

В булгаковском романе Бога нет даже имплицитно, поэтому Воланд властвует на московских просторах безраздельно, это является следствием духовной опустошенности советских людей (во время Страстной недели они идут в театр развлекатьс⁸. Таким образом, Воланду нет реальной оппозиции в романе, напротив, в среде безбожной и лукавой толпы Воланд выглядит единственным «настоящим», в этом видится ирония Булгакова (однако писатель не дал альтернативы, обрек своих персонажей на гибель). В «Госте камеры смертников» Он есть всецело (как в жизни самих персонажей, так и в реальном мистическом явлении Власу и в виде голоса Василисе), Им и связаны действия Князева («К сожалению, к великому сожалению, ни Замоскворецкий, ни старик, его сподручный, нам сейчас недоступны...»). В связи с присутствием Бога возможно и житийное повествование, использующееся Вс. Филипьевым (когда один за другим персонажи идут на исповеднический подвиг), в противовес антижитийному булгаковскому: персонажи являются примером того, как жить, дабы попасть под власть Воланда.

Житийность подтверждается и тем, что почти все персонажи повести пошли в итоге путем христианским, даже бандит Жан (один из «свиты» Князева), получив от Архипыча сразу два имени – Иулий и Лазарь: «Иулий стало быть. Значит был ты Юлианом Отступником, а теперь будешь Лазарем». Таковые сюжеты сопоставимы с теми случаями из житий, когда сами палачи святых обращались в христианскую веру и тут же сами были умучены.

Замечательно то, что единственным персонажем, который пошел по антижитийному пути (естественно, кроме Князева)⁹ является священник - о.Понтий, предатель Власа, лжепастырь (образ сергианского служителя, которому противопоставлен катакомбный священник о.Серафим). Здесь явный намек на Понтия Пилата, причем вновь в переигровке сюжета «Мастера и Маргариты». В романе Булгакова Воланд дает «власть» Мастеру освободить Пилата (что естественно, ибо сам Воланд внушил роман Мастеру, в т.ч. и Пилата - здесь опять профанация, на самом деле Мастер лишь игрушка в руках Воланда, он ничего не может делать своей властью), Князев же говорит про о.Понтия: «А вот руки-то ты не отмоешь, висельник». Таким образом, единственным «уловленным» руками Князева оказывается лишь священник Понтий.

Гость является в тюрьме и «разрывает» («истребив учением бывшее о нас рукописание, которое было против нас, и Он взял его от среды и пригвоздил ко кресту» Кол. 2:14) прежнюю жизнь Власа, изглаживая Своей кровью прежние страницы его жизни, а Воланд разрывает медицинскую карту Мастера из психушки, в чем и является «освобождение» Мастера (при этом само наказание «покоем» остается в силе) - здесь явная профанация реальной жизни, которая просто заменяется на «документную» (это давняя тема, над которой иронизировал Булгаков, вспомнить того же Шарикова, его разговор о невозможности существовать без документа).

При этом Гость является тихо (причем охранник даже не замечает его прихода и ухода), не творит «чудеса и знамения» (ср. эпизод с Жаном, когда Гость закрывает его Своим телом), кротко наставляя и вразумляя. Второй раз Гость является к Власу лишь по просьбе самого Власа. Воланд же и свита - вездесущи и навящивы (как навящив и Князев), стараются погубить всех павших, наделать побольше шума и таинственно исчезнуть.

Князеву (точнее тому, кто с ним беседует по телефону) нужна душа Власа, но он ее не получает, т.к. Влас хочет истинного счастья и истинного покоя, он является носителем той самой любви христианской, жертвенной. Поэтому между возможностью освободить Василису, приняв услуги Князева и угрозой вновь сесть в тюрьму, он выбирает второе. Воланд же получает душу и Мастера, и Маргариты. Последние же покупают ценой своей души «романтику» - пребывание друг с другом, причем Маргарита при этом бросает мужа, от которого она «ничего не видела, кроме добра». Мастер же безволен и просто следует за своей любовнице, т.е. они - типические «романтические» персонажи («с милым и в шалаше» - в данном случае - в аду - рай), профанирующие любовь (необходимо отметить, что и сам Булгаков в некотором странном стиле пишет о любви Мастера и Маргариты: за мной читатель!).

Естественно, «житийность» персонажей повести претерпевает некую эволюцию, причем не только тех персонажей, которые от неверия приходят к вере, но и самого Власа, который предстает явно положительным персонажем. Характерный эпизод: когда Влас решает убить Князева и Жана, но ему, по молитве самого Власа, мешает это сделать Сам Гость. Здесь Влас открывает свое маловерие, поскольку хочет решить все проблемы с помощью силы. Истинный путь, житийный, Влас принимает лишь в конце повести: он кается в том, что ненавидит своих врагов и после этого Гость говорит ему «теперь Я вижу, что ты готов», после чего Влас и принимает мученическую кончину.

Судя по всему, такие персонажи как Архипыч и о.Серафим – отсутствуют в парадигме сопоставления двух названных произведений. Поскольку они являются изначально верными Бога, т.е. невидимой оппозицией Князеву (каковой нет в «Мастере и Маргарите»). Причем явно выделяется образ Архипыча, который, скорее, является неким проводником в мир христианский (именно ему видится Ф.М. Достоевский), он будто взят из совершенно другого текста (возможно, сказочного).

 

Гость – Воланд. Гость – Иешуа

 

О том, как сопоставляются и противопоставляются Гость и Воланд, мы указали выше. Воланд властвует на просторах «Мастера и Маргариты» и властвует принуждением, а Гость властвует будучи Богом, над всем пространством, но не принуждает человека ни к чему, дает выбор: идти по пути к Нему или не идти.

Однако возникает естественный соблазн сопоставить Гостя, который в парадигме взглядов Вс. Филипьева явно является евангельским Христом с Иешуа, который порой может восприниматься как Христос в романе Булгакова. Мы не будем касаться таких тонкостей, как выяснение вопроса, кто же такой Иешуа, и есть ли он на самом деле в пространстве «Мастера и Маргариты», поскольку это открывает необозримые просторы для интерпретации, что не входит в наши цели. Как бы то ни было, мы видим явный намек в Ершалаимских главах на то, что Иешуа сопоставим (условно) со Христом, поэтому видим возможность сопоставить (в данном случае, точнее – противопоставить) Гостя с Иешуа. Как мы уже отмечали, Иешуа в романе Булгакова не представляет никакой оппозиции Воланду, напротив, он сам через Левия Матвея просит Воланда «дать покой» Мастеру, т.е. фактически Иешуа – один из подчиненных. Гость же является Царем и Владыкой (сам Филипьев нисколько не отступает от православного понимания Личности Христа), Он властен над всеми людьми, и никто не может быть для Него помехой, поскольку все Им создано. Он так и говорит Власу: «Я - твой судия, - так же спокойно и рассудительно ответил гость». И «Я имею власть спасти тебя, потому что Я уже однажды умер за тебя, и Я еще и сейчас страдаю за тебя, и если ты пожелаешь принять сие, как Мой дар тебе, то Я могу умереть вместо тебя... сегодня утром». Сам Гость говорит о Себе, как о Боге, Он не унижается, но полон величия. Кто же такой Иешуа? Вот как он изображен в романе «Мастер и Маргарита»: « - Мое? – торопливо отозвался арестованный, всем существом выражая готовность отвечать толково, не вызывать более гнева» [18], «...застенчиво ответил арестант...» [18], «...тут ужас мелькнул в глазах арестанта оттого, что он едва не оговорился» [19], «...весь напрягаясь в желании убедить, говорил арестованный» [19] и т.д. Уже из этого можно видеть, что Иешуа всем своим существом пытается угодить, убедить, очень много говорит, он даже выглядит несколько жалко в сцене с Пилатом. Естественно, этот никак не сопоставляется с евангельским Иисусом, который «и на это ничего не отвечал, так что Пилат дивился» (Марк. 15:5). Вс. Филипьев не додумывает, как изображать эмоции Гостя, поскольку Гость является Христом Богом, в его диалогах мы видим в основном лишь слова, а поведение сведено к минимуму: мирно кивнул, вздохнул и т.д. В «Мастере и Маргарите» же Иешуа изображен болтливым и никчемным, каждое его слово сопровождается какой-нибудь эмоцией. Иешуа не играет судьбоносной роли в романе Булгакова, даже сам роман Мастера, где фигурирует Иешуа – «О Пилате», а не об Иешуа, который и умирает на кресте с именем игемона на устах, поэтому его смерть – ничто, она не дает никакого освобождения людям, он просто безумствующий философ вроде «толстовского Иисуса». В повести Вс. Филипьева все так или иначе концентрируется вокруг Гостя. Он объявляет себя Судией и действительно судит и знает все, властен над всеми. Он – Истина, следуя за которой, можно спастись, о чем и говорит Гость Власу.

В принципе, реального сопоставления Гостя и Иешуа быть не может, поскольку Иешуа в парадигме даже романа Булгакова является прислужником Воланда, Гость же является не просто «альтернативой» Воланду, но Тем, Кто властен над всеми и «воландами» в том числе. Противопоставление же Гостя и Иешуа необходимо только в силу номинальной косвенной принадлежности последнего к евангельскому тексту.

Краткий вывод

 

Итак, Вс. Филипьев идейно и композиционно ведет полемику с романом М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», противопоставляя мир с Богом миру без Бога, одного персонажа другому, используя при этом зеркало пространства и сюжета романа Булгакова. Он дает своей повестью альтернативный вариант «Мастера и Маргариты», в котором есть возможность противления Воланду, в котором есть та самая надежда, которая указана в подзаголовке: повесть-притча для потерявших надежду.

 

Текст Достоевского

 

Текст Достоевского представлен менее полно, хотя сам Достоевский упоминается в повести гораздо чаще, чем Булгаков.

Сам Достоевский присутствует в снах (видениях) Архипыча.

Тексты произведений Достоевского, по нашему мнению, присутствуют почти все, т.к. и сами тексты Достоевского связаны одним персонажем - им самим, воплощенным в разных ипостасях, поэтому в каждом его тексте мы видим некие сходные черты.

Первая причина, по которой Вс. Филипьев вводит Достоевского в повествование «Гостя камеры смертников» довольно прозаична и прагматична: для того, чтобы оправдать появление Христа в своей повести. Он показывает, что Достоевский в «Великом Инквизиторе» как действующее лицо представил нам Христа в соответствии с догматами и Евангелием. Той же целью задался и сам Филипьев, однако Христос у него оказался не молчащий, в отличие от Христа Достоевского, но говорящий (причем диалогов и монологов достаточное количество).

Присутствуют и некоторые романные темы Достоевского, можно привести характерные из них.

Тема блудного сына

 

В качестве таковых выступают и Влас, и Влад, и Жан. Влас из убийцы превращается в верующего человека, а позже – в праведника, т.е. возвращается к Отцу, Который и спас его от неминуемой смерти. Влад – успешный неверующий предприниматель, который сожительствует со своей домработницей, принимает крещение после явления к нему Василисы. Жан – один из криминальных лидеров, человек Князева, у которого, однако, «душа ребенка» собирается уходить в монастырь. Аналогичным образом можно рассмотреть и женские персонажи. Возвращение к Отцу сопровождается и переименованием. Васька (как называла ее «мамка» Катя-Гретхен) становится мученицей Василисой, Владлен (названный так в честь В.Ленина) получает в крещении имя Влад, проститутка Анжела стала Ангелиной, а Жан из Юлиана Отступника превращается в Св. Юлиана.

Покаявшаяся блудница

 

Связана эта тема, естественно, в первую очередь с Василисой. Но, если у Достоевского герои гиперболизированно психологичны, философы (иначе - болтуны), то у Филипьева - дельцы (в положительном смысле слова). Автором герои Достоевского трансформируются, и их положительность превалирует, что и дает им возможность пойти не по пути разброда и шатания, а по прямому пути к Отцу. К примеру, Раскольников - еще не кающийся, но только потенциальный (у него лежит Евангелие под подушкой, которое он еще и не читал). Спасающая его Соня говорит о Христе, но до конца не уходит из публичного дома, хотя очень хорошо знает путь Христов, сама зачитывает Евангелие. Но уходит она из публичного дома только тогда, когда умирает ее мать, а детей-сирот на себя берет Свидригайлов - отправляет в приют, буквально: когда возникает благоприятная жизненная ситуация. У Филипьева персонажи не столь психологичны, сколько житийны, сразу отвергают грех и идут на мученичество или же исповедничество ради Христа. Они не раздумывают, что будет, если они поступят так или иначе, но просто исполняют Божии заповеди: «Я думаю: "Что будет? Что будет? Наверно, Василиска что-то затеяла", - и точно. Приехал Князь. А Василиса выходит из комнаты и прямо Князю и мамаше говорит: "Все, не буду я больше проституткой! Это Христу боль приносит! А Он нас любит"». Как результат: за Власом идет вереница исповедников (хотя сам Влас приобретает «житийность» только к концу повести).

В парадигме текста покаявшейся блудницы Влас становится Раскольниковым, их судьба очень похожа: и тот, и другой является убийцей; оба они пытаются идти по ницшеанскому пути – Раскольников убивает без прагматической цели, «проверяет» себя, и в результате постоянной рефлексии сам идет на «покаяние» (а Влас «срезался» на первом же деле, и тоже делал это не из прагматических соображений). К нему Христос приходит невидимо – через Соню, Евангелие (которое он еще не читал), а Власу Христос является в буквальном смысле слова, что соответствует больше житийному повествованию. Раскольников идет по «психологическому» пути, он не деятель, но философ, пребывает в постоянных размышлениях, разговаривает со всеми, пытаясь что-то понять, Влас же идет именно по деятельному пути (не зря существует слово «добродетель» - т.е. деятельный образ жизни в добром): идет, говорит о Христе, пытается спасти Василису. Порой Влас ошибается, однако не останавливается на своих ошибках, но ищет возможные пути разрешения проблем. Конечно, явление Христа ему объяснено и притчевостью повести Вс. Филипьева: Он стучится в сердце к каждому человеку, как повествует Писание: «се стою у двери и стучу». В сердце Раскольникова Он стучится через Соню, через то, что сам Раскольников понимает бессмысленность своего поступка и своего жизненного пути. Христос является ему через Евангелие (чтение Соней Ев. от Иоанна о Воскрешении Лазаря), и нельзя сказать, что таковой опыт не есть личный, как у Власа. Однако у Достоевского психологизм явно превалирует, а у Филипьева, в силу особого жанра его произведения, проявляется житийность, что и дает ему право встроить образ Власа в определенную схему: грех – явление Христа – обращение – подвиг.

Христос, христианство, «исправление» подвига Христа

 

Размышления в рукописи «Начальника Тишины» о ложном христианстве явно отсылают нас к Великому Инквизитору, исправившему подвиг Христа, вновь возникает тема сергианства о «спасении Церкви». Истинное учение Христа, учение о Церкви – еще одна причина появления Достоевского, он представлен как образец правильного понимания христианства и Церкви не как организации, но как живого организма.

Сама повесть говорит нам о Достоевском, об истинности его взглядов, а также об этом говорит и рукопись «Начальника тишины», где ведутся размышления об истинном и ложном христианства:

«Трудный вопрос: "Что имел в виду Достоевский, когда утверждал, что если бы ему предложили выбор между Христом и истиной, то он все же предпочел бы быть со Христом, нежели с истиной без Христа?".

Ответ прост: Достоевский глубоко прочувствовал, что истина без Христа перестает быть истиной, даже если внешне не претерпевает перемен. Истина без Христа - это уже лжеистина и лжехристианство, и с такой "истиной" он не желал быть. Только Христос - Живая Истина». Здесь намек на лжехристианство Великого Инквизитора, который говорит о «спасении многих», внешне проповедует христианство, но уже далек от Христа, фактически отрекся от Него и служит диаволу: «А если тайна, то и мы вправе были проповедовать тайну и учить их, что не свободное решение сердец их важно и не любовь, а тайна, которой они повиноваться должны слепо, даже мимо их совести. Так мы и сделали. Мы исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете <...> ...слушай же: мы не с Тобой, а с ним вот наша тайна!». Достоевскому же, как и Филипьеву Истина, Церковь и христианство видится лишь христоцентрично, т.е. все должно быть сопряжено со Христом.

Исправление подвига Христа видится как безбожие, которое ведет в погибель. «Исправленный» Христос, который представлен в романе Мастера, не может противостоять Воланду, он значительно слабее и даже менее симпатичный (вернее, даже несколько отталкивающий). Поэтому Вс. Филипьев и вводит Истинного Христа в свою повесть, который может противостоять «новому Воланду» - Князеву и его «светлейшему», при этом он отрицает всевозможные дополнения и исправления образа Христа, т.к. из этих исправлений и происходят все великие инквизиторы. В противовес булгаковскому (а, по нашему мнению, воландовскому) лжехристу Вс. Филипьев говорит о евангельском Христе Достоевского и сам вводит в свое повествование Христа, при этом оправдывая это действие именно «Великим Инквизитором» Достоевского.

Достоевский говорит в повести Филипьева: «А цель-то всей эпопеи - показать, что Церковь Христова есть единственный всецело положительный общественный идеал, а для русского общества в особенности; и еще показать,... что Христос жив». Та же мысль проходит и в «Начальнике тишины»: Вс. Филипьев показывает живого Христа, именно Христос является главным Персонажем в повести, хотя и появляется всего несколько раз на протяжении произведения, однако все Им движется, Им держится, и без Него ничего не может быть.

Но Филипьев не останавливается только на противопоставлении «Христу» Мастера Христа Достоевского, но и говорит о более тонких подделках под Христа и христианство: «великие инквизиторы всех эпох», которые своими деяниями видимо служат Христу, но на деле уже давно отреклись от Него. Это тема возникает и в связи с биографией самого автора «Гостя камеры смертников». Вс. Филипьев на момент написания своей повести – представитель Русской Зарубежной Церкви, которая противостояла ереси сергианства¹⁰. Он, как идейный противник этого явления, проводит аналогии не только с реалиями 20 века (в связи с чем, видимо, и вводит сергианского священника-предателя о.Понтия), но и с видением этой проблемы Достоевским (ведь формально сергианство, можно сказать, проявилось именно в католичестве): «Те, кто вычеркнули из жизни Христа и заменили его разными организациями, с праведным гневом спросят: "А как же Церковь? Вы что, Церковь отрицаете?". Нет, нисколько не отрицаю! Благоговейно и смиренно склоняюсь перед Ней, ибо Церковь это для меня - Христос, Живой Христос. Он - Глава, а мы суть члены Его Тела. И уж если Христианства нет без Церкви, то и Церкви нет без Христа. Беда многих христиан в том, что они идолизируют, от слова "идол", какую-то "абстрактную Церковь" саму по себе, забывая что Церковь есть Христос, и что Христос - это главное в Христианстве. Отсюда, из такого забвения, происходят великие инквизиторы всех эпох». Здесь сразу же идет отсылка самим Достоевским (как персонажем) к своему Великому Инквизитору, целью которого было именно создания своей «церкви», своего «царства Божьего на земле» и т.д.: «И мы сядем на зверя и воздвигнем чашу, и на ней будет написано: “Тайна!” Но тогда лишь и тогда настанет для людей царство покоя и счастия. <...> У нас же все будут счастливы и не будут более ни бунтовать, ни истрелять друг друга, как в свободе Твоей, повсеместно». Конечная цель Великого Инквизитора – поклонение антихристу под видом служения Христу. В Откровении Иоанна Богослова говорится о чаше, которая преисполнена мерзости и о апокалиптическом звере: «и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее» (Откр.17:4)

С Достоевским согласен не только сам Филипьев, но и автор «Начальника тишины», который отсылает нас опять же к Достоевскому своим размышлением об истинном христианстве, об истинной Церкви и о том, как прошли годы гонений на Церковь:

«Многие представители Церкви вместо того, чтобы признать гонения как призыв к покаянию, либо озлобились и ожесточились против гонителей, либо пошли им в услужение...

И это проходит. <…> Приближающийся период, по всей видимости, будет опасен тем, что многие церковные руководители впадут в полную зависимость от сильных мира сего. Что будет дальше в таком случае, только Богу известно».

И еще есть имплицитно «обращение» к тому самому Сергию Страгородскому: «Но если ты в своей горделивой ревности думаешь спасать Церковь, то это именуется "ревностью не по разуму". Остановись, самозванный ревнитель, оставь свою фантазию о спасении Церкви, лучше предоставь Церкви спасать тебя самого, а для этого необходимо признать свое собственное состояние погибельным, признать себя нуждающимся в Спасителе. Без такого признания мы не христиане, а гордые фарисеи, отвергающие Спасителя и Церковь по причине гордоумия и завышенного самомнения». Снова отсылка и к Великому Инквизитору, и к сергианству, которое учило о «спасении» Церкви путем сохранения ее структуры, путем компромисса с безбожниками и даже путем услужения им. Т.е. спасение Церкви путем пренебрежения Христом – это путь, который, по Достоевскому, уже прошли католики, обожествив папу; однако Достоевский устами Карамазова «предупредил» и о грядущей возможности найтись такому человеку, как Инквизитор уже в реальности: «И вот, убедясь в этом, он видит, что надо идти по указанию умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман, и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению, и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того, чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми». Конечно, возможно, не совсем корректно сравнение Сергия Страгородского с Великим Инквизитором (однако, оно в тексте Филипьева есть), но можно видеть схожесть этих двух путей: вера в себя, а не Христа и Его Церковь, вера в возможность «исправления подвига Христа» обнаруживается и в действиях Великого Инквизитора, и в действиях Сергия Страгородского, который своими силами пытался «спасти» Церковь.

Тема Христа, христианства и истинной Церкви – главенствующая во всей повести Филипьева. Однако к ней он подводит постепенно, для чего и создает сюжетную основу: московские и американские главы. Для восприятия мирского человека будут весьма сложными богословские главы рукописи «Начальника тишины», но основа их вложена и в главы сюжетные, и суть их – духовное совершенствование человека со Христом. Несомненно, что Вс. Филипьев, как православный писатель, таким образом (при помощи создания сюжета) приводит человека от «молока» (московские главы) к «твердой пище» (абхазские главы, собственно богословие), в чем и заключается цель христианской притчи: от простых и интересных образов привести к Истине.

 

Заключение

Итак, мы можем сделать вывод, что в повести Всеволода Филипьева, несомненно, присутствуют явные интертекстуальные связи с романом «Мастер и Маргарита» и с указанными во введении романами Ф.М. Достоевского.

Филипьев опровергает видимую им идею произведения Булгакова, противопоставив свою повесть, где главным действующим Лицом является евангельский Христос, роману Булгакова, где главная идея – существование мира без Бога. Филипьев использует булгаковский текст как основу, все его составляющие: композицию, заглавие и подзаголовок, систему персонажей и т.д. На этом тексте он строит свою концепцию, ортодоксальную и дает некую альтернативу «Мастеру и Маргарите» в самой идее «Гостя камеры смертников».

Текст Достоевского, хотя и присутствует несколько искусственно (особенно в моментах из жизни классика), выполняет главную функцию повести – миссионерскую. Достоевский и его идеи являются образцом необходимого для Филипьева мышления, именно его размышления о Христе, Церкви и христианстве берутся за основу миссионерства. Притчевость же позволяет явным образом противопоставить текст Достоевского (доведенный до житийности) тексту Булгакова и поставить его в заведомо выигрышном положении.

Можно заметить, что Филипьев ведет читателя от более низкого уровня осознания ортодоксального понимания мира к более высокому.

Первый уровень – своего рода популяризаторский (миссионерский). Он достигается с помощью «опровержения» романа М.А. Булгакова, где нездоровый мистицизм заменяется жизнью с Богом, встречей с Ним.

Второй уровень – религиозно-философский, где возникает образ Достоевского и его тексты, которыми автор подводит читателя к более ясному пониманию христианства.

От второго уровня же Филипьев переходит к третьему – святоотеческому, который изложен в главах рукописи «Начальника тишины». Подобные размышления о действительно духовной жизни, как ее понимает Православие, автор помещает в отдельные главы, написанные монахом-аскетом, которые уже являются высшей ступенью осознания человеком себя в жизни с Богом. Эти главы менее литературны и более насыщены богословски, чем даже размышления на вероисповедные темы Достоевского.

Именно эта (миссионерская) цель и является главной для выбора интертекстуального построения произведения Вс. Филипьевым. Поэтому здесь мы видим не привычную для нас диалогичность, а ярко выраженный полемический характер взаимодействия текстов, который и показывает читателю, «что есть добро, и что есть зло».

1. Автор на момент написания повести – монах Русской Зарубежной Церкви, его биография довольно скудно представлена на интернетных сайтах.

2. В т.ч. и работы литературоведческого характера с использованием богословского метода.

3. Его толкование на новый завет (см. Толкование Нового Завета…)

4. Работы «Жития новомучеников…», «Учение новомучеников…»

5. Сразу обозначим принцип именования произведения. Когда мы пишем «Гость камеры смертников» - то обозначаем этим все произведение Вс. Филипьева, когда же пишем «Начальник тишины» - разумеем часть этого произведения, т.е. рукопись, которая представлена в повести.

6. У автора данной работы несколько иной взгляд на интерпретацию романа М.А. Булгакова.

7. Интересен образ Мастера уже в «покое»: «Тогда в потоке складывается непомерной красоты женщина и выводит к Ивану за руку пугливо озирающегося обросшего бородой человека... Это – тот номер сто восемнадцатый, его ночной гость... – Этим и кончилось, мой ученик, - отвечает номер сто восемнадцатый» [350]. «Номер сто восемнадцатый» - это все, что осталось от Мастера. Он больше не писатель, а тем более – не Мастер, его участь имплицитно обрисована постоянным (каждое весеннее полнолуние) пугливым озиранием.

8. Воланд отбывает из Москвы накануне первого Воскресения после весеннего полнолуния – это формула православной Пасхи. Следовательно, все события с похождением воландовской свиты происходят во время Страстной.

9. Мы не берем в расчет персонажей вроде Кати-Гретхен и Батона, которые явно играют второстепенную роль в повествовании.

10. Сергианство (иначе – «новообновленчество»). Течение, наименованное так по имени его возглавителя митр. Сергия Страгородского. В 1927 г., будучи Заместителем Местоблюстителя патриаршего престола, он выпускает в свет от лица Церкви (без благословения священноначалия) Декларацию, в которой утверждались единые «радости и печали» Церкви и советской власти, т.е. по сути объявлялось духовное единение Церкви и безбожной власти^. Большая часть Декларации носила политический характер, т.е. условием пребывания в Церкви, митр. Сергий ставил принятие определенной политики. Несогласных с его политикой Страгородский запрещал и «извергал из сана», мучеников и исповедников за веру, не принявших Декларацию он именовал «государственными преступниками». Значительная часть авторитетных иерархов отделилась от Сергия и заочно осудили его учение как экклесиологическую ересь. Митр. Сергий нарушил своими деяниями 9 член Символа Веры о Единой Святой Соборной Апостольской Церкви. Митр. Сергий восстал против соборности Церкви, пренебрегши духовным Собором, и выразил таким образом претензии на непогрешимость. Против апостольства церкви он погрешил введением в церковь мирских начал и земных принципов, против святости – хулением подвига исповедничества, против соборности – единоличным управлением Церковью. Эта схизмо-ересь (т.е. ересь и раскол одновременно) окончательно закрепилась на избрании «патриарха Московского и Всея Руси» Сергия Страгородского (по повелению ГПУ) в 1943 г. Ныне эта организация существует под названием «Русская Православная Церковь Московского Патриархата» (предстоятель – «патриарх Московский и всея Руси» Кирилл I).

Список литературы

1. Библия. – М. – 1989 – 1127 с.

2. Бабкин, М.А. Духовенство Русской православной церкви и свержение монархии (начало XX в. — конец 1917 г.): [моногр.]. /М.А.Бабкин. Гос. публ. ист. б-ка России. — М., 2007. — 532с.

3. Барт, Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. – М., 1994.

4. Белов С.В. Энциклопедический словарь «Ф.М. Достоевский и его окружение» в 2-х т. / С.В. Белов; Рос. нац. б-ка. – СПб.: Алетейя, 2001. – Т. 1–2.

5. Бузиновские, Ольга, Сергей. Тайна Воланда. Барнаул, 2003. – 498 с.

6. Булгаков, М.А. Мастер и Маргарита. – Б., 1989. – 352 с.

7. Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учеб. пособие/ Л.В. Чернец, В.Е. Хализев, С.Н. Бройтман и др./ Под ред. Л.В. Чернец. – М: Высш. шк.; Издательский центр «Академия», 2000. – 556 с.

8. Введение в литературоведение. Учебно-методическое пособие. – Барнаул: Изд-во БГПУ, 2005. – 124 с.

9. Глобализм и религия антихриста. Выпуск 1, 2. – СПб. – 2005.

10. Давыденков, Олег, священник. Антихрист и время его пришествия. Представление об антихристе в свете Священного Писания и Священного Предания // «Радонеж». –2000. – № 9 – 10 (102)

11. Дамаскин Иоанн. О ста ересях вкратце. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.pagez.ru/Isn/0228.php.htm

12. Достоевский, Ф.М. Братья Карамазовы: Роман. – М.: Изд-во Эксмо, 2006. – 1008 с.

13. Жития новомучеников, исповедников и подвижников благочестия Российской Православной Церкви, прославленных на архиерейском соборе Московской Патриархии 2000 г. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ispovednik.vrn.ru/zhitij/novomuch.zip

14. Иллюстрированный библейский словарь. – СПб, 2002. – 332 с.

15. Имяславие. Сборник богословско-публицистических статей, документов и комментариев в 2 т. Сост. протоиерей Константин Борщ. – М., 2003 г.

16. Кураев Андрей, диакон. «Мастер и Маргарита»: за Христа или против? Изд-е 2-е, испр. и доп. М., 2006. – 176 с.

17. Кураев, Андрей, диакон. Церковь в мире людей. – М.: Изд. Сретенского монастыря, 2006. – 544 с.

18. Лапкин И. Т. К истинному Православию. – Б. – 2002. – 479 с.

19. Льюис, К.С. Любовь. Страдание. Надежда: Притчи. Трактаты: Пер. с англ. — М.: Республика, 1992. — 432 с.

20. Новиков В.В. Михаил Булгаков – художник. – М. – 1996. – 357 с.

21. Новый завет с толкованием в трёх книгах. – Б. – 2003.

22. Роуз, Серафим, иеромонах. Православие и религия будущего. – М, 2005. – 352 с.

23. Святые новомученики и исповедники Российские и их учение о Церкви. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: www.romanitas.ru/Novoe/Novomucheniki%20o%Tcerkvi.htm

24. Соколов, Б.В. Булгаковская энциклопедия. - М.: Локид; Миф, 1996. - 592 с.

25. Толковый молитвослов. – М. – 2005. – 432 с.

26. Фатеева, Н.А. Интертекст в мире текстов. – М.: КомКнига, 2007. – 280 с.

27. Филипьев, Всеволод, инок. Гость камеры смертников или Начальник тишины. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.russian-inok.org/books/nachalnik/page.php?page=page.html

28. Эпштейн, М.Н. Постмодерн в русской литературе. – М.: Высшая школа, 2005, - 495 с.